– Гренки?
Теперь, когда мама целый день сидела дома, она не знала чем себя занять. Именно поэтому она решила что-нибудь приготовить, что можно было бы считать удачной идеей только в том случае, если работаешь пожарным и тебе необходима гарантия занятости. Даже когда мама четко следует рецепту, блюдо получается вовсе не таким, как предполагалось. А когда Джози вытягивала из нее все подробности процесса, обязательно выяснялось, что она использовала дрожжи вместо соды или пшеничную муку вместо кукурузной. («Но у нас не было кукурузной», – жаловалась она.)
Сначала Джози предложила ей посещать вечерние кулинарные курсы из чувства самосохранения, поскольку действительно не знала, как реагировать, когда мама тяжело опускала на стол блюдо с обугленным кирпичом запеченного мяса с таким видом словно принесла Грааль. Но оказалось, что это было даже забавно. Когда мама не вела себя так, будто знает все лучше всех (потому что в готовке она в самом деле ничего не смыслила), с ней было интересно. Джози также нравилось ощущение контроля над ситуацией, даже если речь шла о приготовлении шоколадного пудинга или о соскабливании его остатков со дна кастрюли. Сегодня вечером они готовили пиццу. Джози уже было решила, что у них все получилось, но тут мама попыталась вытащить ее из духовки – пицца сложилась пополам и упала на спираль, то есть ужинать им предстояло поджаренным сыром. Они съели салат – блюдо, которое, по мнению Джози, мама не смогла бы испортить, даже если бы очень постаралась. Ну и благодаря катастрофе с пудингом они остались без десерта.
– Как ты сумела стать Джулией Чайлд? – спросила мама.
– Джулия Чайлд умерла.
– Ну, значит, Найджеллой Лоусон?[23]
Джози пожала плечами, выключила воду и сняла резиновые перчатки.
– Мне до смерти надоел суп, – сказала она.
– Разве я не говорила тебе, что нельзя подходить к плите, когда меня нет дома?
– Говорила, только я тебя не послушалась.
Однажды, когда Джози училась в пятом классе, им дали задание построить мост из палочек для мороженого. Нужно было создать модель, которая выдержит самую большую нагрузку. Она помнила, как ездила на машине через реку Коннектикут, рассматривала арки, стойки и опоры настоящих мостов, пытаясь воспроизвести их как можно точнее. А на итоговое занятие пришли инженеры со специальным прибором, с помощью которого испытывали и определяли, чей мост самый стойкий.
Родителей тоже пригласили на испытание. Мама Джози была в суде и стала единственной мамой, которая в тот день не пришла. Вернее (так, по крайней мере, помнилось Джози), мама все-таки была там – последние десять минут. Должно быть, она пропустила испытание моста Джози – во время которого палочки трещали и скрипели, а затем катастрофически разлетелись во все стороны, – но зато она пришла вовремя, чтобы помочь Джози собрать обломки.
Кастрюля засверкала серебром. Осталось еще полпакета молока.
– Можем попробовать еще раз, – предложила Джози.
Когда ответа не последовало, Джози обернулась.
– С удовольствием, – тихо ответила мама, но на этот раз они обе говорили не о готовке.
Но тут в дверь постучали, и связь между ними – мимолетная, как отдых бабочки на ладони – прервалась.
– Ты кого-то ждешь? – спросила мама.
Она никого не ждала, но все равно направилась в прихожую. Открыв дверь, она обнаружила на пороге детектива, который брал у нее показания.
Разве появление детектива на пороге твоего дома не говорит о том, что у тебя серьезные неприятности?
«Дыши», – сказала себе Джози и заметила у него в руках бутылку вина, как раз когда вышла мама, чтобы узнать, что происходит.
– Ой, – сказала мама, – Патрик.
«Патрик?»
Джози обернулась и поняла, что мама покраснела!
Он протянул бутылку вина.
– Поскольку между нами появилась какая-то связь…
– Знаете, – прервала его Джози, чувствуя неловкость. – Я, э-э, как раз собиралась делать уроки.
И она оставила маму в удивлении, потому что все уроки сделала еще до ужина.
Она взбежала вверх по лестнице, нарочито громко топая, чтобы не слышать, что говорит мама. В своей комнате она включила на всю громкость музыку, упала на кровать и уставилась в потолок.
Джози всегда должна была быть дома к полуночи, хотя сейчас она так долго не гуляла. Но прежде договор заключался в следующем: Мэтт привозит Джози домой до двенадцати, а мама Джози в свою очередь испарялась, как только они входили в дом, поднимаясь наверх, чтобы Мэтт и Джози могли побыть наедине в гостиной. Она не понимала, какими соображениями руководствовалась мама. Разве что считала, пусть лучше уж Джози занимается этим в ее собственной гостиной, чем в машине или под трибуной стадиона. Она помнила, как они заходили вместе в темноте, их тела сливались в одно, их молчание говорило о многом. Понимание, что в любой момент может спуститься мама, чтобы попить воды или принять аспирин, только еще больше заводило.
В три или четыре утра, когда у нее слипались глаза, а подбородок, натертый щетиной Мэтта, горел, она целовала его на прощание, стоя на крыльце. Она смотрела, как исчезают огни его машины, словно гаснущая сигарета. Потом на цыпочках она поднималась наверх, мимо маминой спальни, думая: «Ты меня совсем не знаешь».
– Если я не позволила вам угощать меня в ресторане, – сказала Адекс, – почему вы решили, что я приму от вас бутылку вина.
Патрик улыбнулся:
– Я вам ее не отдаю. Я собираюсь открыть ее, а вы можете из нее немножко одолжить.
С этими словами он вошел в дом, словно уже прекрасно здесь ориентировался. Оказавшись на кухне, он принюхался – здесь все еще пахло обуглившейся пиццей и подгоревшим молоком – и начал наугад открывать и закрывать выдвижные ящики, пока не нашел штопор.
Алекс обхватила себя руками не потому, что ей было холодно, а из-за незнакомого ощущения света внутри, словно в ее теле возникла еще одна солнечная система. Она смотрела, как Патрик достает из шкафчика два бокала и наполняет их.
– За время вне службы, – произнес он тост.
Вкус вина был богатый и полный, как бархат, как осень. Алекс прикрыла глаза. Ей хотелось удержать это мгновение, растянуть его настолько, чтобы оно перекрыло все те, которые были до этого.
– Ну, как вам? – спросил Патрик. – Как вам живется без работы?
Она на секунду задумалась.
– Я сегодня сделала горячие бутерброды с сыром и не сожгла сковородку.
– Надеюсь, хоть один вы поставили в рамочку?
– Нет, пусть это сделает прокурор.
Алекс улыбнулась этой мини-шутке, понятной только ей, но улыбка растаяла, когда она представила лицо Дианы Левен.
– Вы иногда чувствуете себя виноватым? – спросила она.
– Из-за чего?
– Из-за того, что на долю секунды забываете о том, что произошло?
Патрик поставил свой бокал.
– Иногда, когда я просматриваю доказательства и вижу отпечаток пальца, или фотографию, или ботинок, который принадлежал кому-то из погибших детей, я немного задерживаю взгляд. Это звучит глупо, но мне кажется, что кто-то должен это делать, чтобы о них помнили дольше хотя бы на минуту или две. – Он посмотрел на нее. – Когда кто-то умирает, его жизнь не останавливается в этот момент, понимаете?
Алекс подняла свой бокал и выпила все до капли.
– Расскажите, как вы ее нашли?
