подняты, и она дрожала.
– Не трогать меня, – плакала она.
Патрик опустил оружие, снял куртку и набросил ее женщине на плечи.
– Все закончилось, – успокаивал он, хотя знал, что это не совсем правда. Для него, для Питера, для всех жителей Стерлинга… это было только начало.
– Давайте еще раз проясним, миссис Каллоуэй, – сказала Алекс. – Вас обвиняют в халатном вождении и в причинении тяжких телесных повреждений, в то время как вы хотели помочь рыбке?
Ответчица, пятидесятичетырехлетняя женщина с плохой завивкой и в еще более ужасном брючном костюме, кивнула.
– Да, это так, Ваша честь.
Алекс оперлась локтями о стол.
– Я должна это услышать.
Женщина посмотрела на своего адвоката.
– Миссис Каллоуэй ехала домой из зоомагазина и везла серебристую аравану, – сказал адвокат.
– Это тропическая рыбка за пятьдесят пять долларов, госпожа судья, – вставила ответчица.
– Пластиковый пакет скатился с сиденья и упал. Миссис Каллоуэй наклонилась за рыбкой, и тогда… произошел этот досадный инцидент.
– Под досадным инцидентом, – уточнила Алекс, просматривая дело, – вы имеете в виду то, что был сбит пешеход.
– Да, Ваша честь.
Алекс повернулась к ответчице:
– Как себя чувствует рыбка?
Миссис Каллоуэй улыбнулась.
– Прекрасно, – ответила она. – Я назвала ее Авария.
Уголком глаза Алекс заметила, как в зал суда вошел судебный пристав и шепотом обратился к секретарю, а тот посмотрел на Алекс и кивнул. Потом секретарь нацарапала что-то на клочке бумаги, и пристав подошел к судье.
«В Стерлинг Хай стреляли», – прочла она.
Алекс окаменела: «Джози».
– Заседание суда переносится, – прошептала она и затем побежала.
Джон Эберхард стиснул зубы и собрал все свои силы, чтобы продвинуться еще на дюйм вперед. Он ничего не видел из-за крови, заливающей лицо, а левая половина тела его не слушалась. Он еще ничего и не слышал – в ушах до сих пор звенело после выстрелов. Тем не менее, ему удалось проползти из коридора на верхнем этаже, где Питер Хьютон его подстрелил, в комнату, где хранились материалы для изобразительного искусства.
Он вспомнил о тренировках, когда тренер заставлял их кататься от ворот до ворот все быстрее и быстрее, пока игроки не начинали хватать ртом воздух и плевать на лед. Он подумал о том, что даже когда человеку кажется, будто сил совсем не осталось, всегда находится еще немного. Он продвинулся еще на шаг, упираясь локтями в пол.
Добравшись до металлических полок, где хранились глина, краски, бусины и проволока, Джон попытался принять вертикальное положение, но голова взорвалась ослепляющей болью. Несколько минут спустя – или, может, часов? – сознание к нему вернулось. Он не знал, было ли уже безопасно выглядывать из комнаты. Лежа неподвижно на спине, он ощутил прохладное движение на своем лице. Ветер. Воздух, проходящий через трещину в оконной раме.
Окно.
Джон вспомнил Кортни Игнатио: как она сидела напротив него за столом в столовой, когда стеклянная стена за ее спиной взорвалась. А на ее груди распускался цветок, алый, словно мак.
Джон подтянулся, схватившись за полки одной рукой, борясь со звоном в ушах, говорившим, что он сейчас опять потеряет сознание. Когда он выпрямился, прислонившись к металлической раме, его колотило крупной дрожью. Перед глазами все плыло, поэтому, когда он взял банку с краской, чтобы ее швырнуть, ему пришлось выбирать одно из двух окон.
Посыпалось стекло. Перегнувшись через раму, он видел пожарные машины и автомобили «скорой помощи». Видел корреспондентов и родителей, напирающих на ленту, огораживающую двор. Группки плачущих учащихся. Покалеченные тела, сложенные, словно железнодорожные шпалы, на снегу. И бригады «скорой помощи», выносившие новые тела.
– Помогите, – попытался закричать Джон Эберхард, но не смог произнести это слово. Он не смог бы произнести ни «Эй!», ни даже собственное имя.
– Эй! – крикнул кто-то. – Там наверху мальчик!
Уже рыдая, Джон попытался махнуть рукой, но она не слушалась.
Люди начали показывать на него руками.
– Стой спокойно! – крикнул пожарный, и Джон попробовал кивнуть. Но его тело ему уже не принадлежало, и прежде, чем он понял, что происходит, это незаметное движение лишило его равновесия, и он упал на бетон двумя этажами ниже.
Диана Левен, два года назад бросившая работу помощника генерального прокурора в Бостоне, чтобы работать в отделе, который был немного добрее и благороднее, вошла в спортзал школы Стерлинг Хай и остановилась рядом с телом мальчика, упавшего прямо на штрафной линии после выстрела в шею. Поскрипывали туфли полицейских, которые фотографировали, собирали гильзы, складывали их в пластиковые пакетики для вещественных доказательств. Командовал ими Патрик Дюшарм.
Диана посмотрела на колоссальное количество вещественных доказательств – одежда, оружие, брызги крови, гильзы, брошенные сумки, потерянные кроссовки – и поняла, что огромная работа предстоит не только ей.
– Что нам уже известно?
– Мы полагаем, что стрелял один человек. Мы его заде ли, – ответил Патрик. – Мы не можем с уверенностью сказать, был ли еще кто-то замешан. В здании уже безопасно.
– Сколько погибших?
– Точно известно о десяти.
Диана кивнула.
– Раненых?
– Еще не знаем. Здесь работают все машины «скорой помощи» из северного Нью Гемпшира.
– Чем я могу помочь?
Патрик повернулся к ней.
– Выступите и избавьтесь от камер.
Она повернулась, чтобы уйти, но Патрик схватил ее за локоть.
– Хотите, чтобы я с ним поговорил?
– Со стрелявшим?
Патрик кивнул.
– Возможно, это наша единственная возможность поговорить с ним, пока у него нет адвоката. Если вам кажется, что здесь ваше присутствие уже не обязательно, поговорите.
Диана быстро вышла из спортзала и спустилась вниз, осторожно обходя места, где предстояло работать полицейским и медикам. Как только она вышла на улицу, ее окружили представители прессы и вопросы посыпались со всех сторон.
– Сколько жертв? Назовите имена погибших. Кто стрелял?
– Почему?
Диана набрала побольше воздуха и поправила свои темные волосы. Эту часть своей работы – разговаривать с корреспондентами – она любила меньше всего. Несмотря на то что фургоны подъезжали в
