Селена улыбнулась, надеясь, что этот небольшой эпизод говорит о том, что, повзрослев, ее сын не будет действовать согласно стереотипам, а займется тем, что ему больше нравится. Можно ли, глядя на ребенка, с уверенностью сказать, кем он вырастет? Иногда, разглядывая Сэма, она видела взрослого мужчину, которым он когда-то станет. Человеческая оболочка, в которой он будет жить, отражалась в его глазах. Но иногда можно разглядеть не только внешность. Станут ли эти маленькие девочки самозабвенными домохозяйками или успешными бизнес-леди? Станет ли этот склонный к разрушению мальчик наркоманом или алкоголиком? Бил ли Питер Хьютон своих ровесников, или топтал жуков, или делал в детстве еще что-то такое, что могло бы предсказать его будущее?
Мальчик в песочнице бросил грузовик и начал копать, по-видимому, пытаясь попасть в Китай. Сэм перестал печь пироги и потянулся к пластмассовому велосипеду, но потерял равновесие и упал, разбив коленку о деревянную раму.
Селена моментально вскочила со своего места, готовая подхватить сына на руки до того, как он разревется. Но Сэм оглянулся на других детей, словно понимая, что на него смотрят. И хотя его маленькое личико покраснело и сморщилось от боли, он не заплакал.
Девочкам проще. Они могут сказать: «Больно» или «Мне плохо», и общество их не отвергнет. Но мальчики так не разговаривают. Они не способны выучить этот язык ни в детстве, ни повзрослев. Селена вспомнила, как прошлым летом Джордан ездил на рыбалку с другом, жена которого только что подала на развод.
– О чем вы разговаривали? – спросила она, когда Джордан вернулся.
– Ни о чем, – ответил Джордан. – Мы ловили рыбу.
Селене это было непонятно – их не было шесть часов. Как можно сидеть рядом с кем-то в тесной лодке столько времени и не поговорить по душам о делах друга, о том, справляется ли он с этой сложной ситуацией, переживает ли о том, как будет жить дальше.
Она посмотрела на Сэма, который теперь завладел грузовиком и возил его по тому месту, которое еще недавно было его собственным пирогом. Селена знала, что все меняется очень быстро. Она представила, как Сэм обнимает ее своими малень кими ручками и целует, как бежит к ней, когда она раскрывает свои объятия. Но рано или поздно он поймет, что его друзья не держатся за мамину руку, когда переходят улицу, что они не пекут пироги и куличики в песочнице, а строят города и роют котлованы. Однажды, лет в десять или даже раньше, Сэм начнет запираться в своей комнате. Будет стесняться ее прикосновений. Будет отвечать сквозь зубы, станет жестким, станет мужчиной.
Возможно, это мы виноваты в том, что мужчины становятся такими. Селена подумала, что сочувствие, как и любая неиспользуемая мышца, просто атрофируется.
Джози сказала маме, что устроилась на лето добровольцем в школе и будет помогать детям из младшей и средней школы занимать-с я математикой. Она рассказывала об Энджи, чьи родители разошлись во время учебного года, и из-за этого он не сдал алгебру. Она описывала Джозефа, больного лейкемией, который не ходил к школу из-за лечения и которому особенно тяжело давались дроби. Каждый день за ужином мама расспрашивала ее о работе, и у нее всякий раз была готова история. Проблема была только в том, что все это было выдумкой. Джозефа и Энджи на самом деле не было, как не было у Джози работы в школе.
Этим утром, как и каждое утро, Джози вышла из дома. Она села на пригородный автобус, поздоровалась с Ритой, водителем, которая работала на этом маршруте все лето. Когда все пассажиры вышли на ближайшей к школе остановке, Джози осталась в автобусе. Она сидела на своем месте до конечной остановки, которая находилась в одной миле на юг от кладбища Шепчущихся сосен.
Ей здесь нравилось. На кладбище она не могла случайно встретить кого-то, с кем не хотела разговаривать. Ей вообще не нужно было разговаривать, если у нее не было настроения. Джози направилась по извивающейся тропинке, которую знала уже настолько хорошо, что с закрытыми глазами могла бы сказать, где будет ухаб, а где тропинка свернет влево. Она знала, что ярко-синий куст гортензии находится на полпути к могиле Мэтта, а в нескольких шагах до нее чувствовался запах жимолости.
Сейчас там уже стоял надгробный камень, цельный кусок белого мрамора с аккуратно выгравированным именем Мэтта. Уже начала расти трава. Джози села на земляной холмик. Он был теплым, словно солнце впиталось в землю и та хранила тепло в ожидании ее прихода. Джози взяла рюкзак, достала бутылку воды, сандвич с арахисовым маслом и пакетик с крекерами.
– Можешь поверить, что через неделю начинается учеба? – Сказала она, обращаясь к Мэтту. Теперь она иногда разговаривала с ним. Не то чтобы она ожидала его ответа, просто ей стало легче, когда она заговорила с ним после стольких месяцев молчания. – Хотя настоящую школу пока не открывают. Сказали, что, может быть, откроют ко Дню благодарения, когда закончат реконструкцию.
Что на самом деле делали в школе, для всех оставалось загадкой. Джози достаточно часто проезжала мимо и знала, что спортзал и библиотеку снесли, так же как и столовую. Она удивлялась, неужели администрация школы настолько наивна, чтобы полагать, будто избавившись от места преступления, они заставят учеников поверить, что ничего не было.
Она когда-то читала, что привидения не обязательно селятся в каком-то определенном месте, они могут преследовать человека. Джози не была поклонницей паранормальных теорий, но в эту она верила. Она знала, что бывают воспоминания, от которых никогда не сможешь ни убежать, ни избавиться. Джози легла, и ее волосы рассыпались по молодой траве. – Тебе нравится, когда я прихожу? – прошептала она. – Или ты прогнал бы меня, если бы мог говорить?
Она не хотела слышать ответа. На самом деле она даже не хотела об этом думать. Поэтому она раскрыла глаза как можно шире и смотрела в небо, пока яркая синева не обожгла глаза.
Лейси стояла в мужском отделе магазина одежды, осторожно трогая рукой колючий твид, темно-синюю шерсть и рубчатый лен пиджаков. Она два часа ехала в Бостон, чтобы купить самую лучшую одежду, в которой Питер сможет пойти на суд. «Брукс Бразерс», «Хьюго Босс», «Кельвин Кляйн», «Эрменеджильдо Зегна». Эти костюмы сшили в Италии, во Франций, в Англии, в Калифорнии. Она посмотрела на ценник, шумно вздохнула и поняла, что ей все равно. Скорее всего она в последний раз покупает одежду своему сыну.
Лейси методично обходила отдел. Она выбрала трусы, сделанные из тончайшего египетского хлопка, упаковку белых маек от Ральфа Лорена, кашемировые носки. Она нашла брюки песочного цвета. Она отодвинула классическую светлую рубашку, потому Питеру всегда не нравилось, если воротник торчит из выреза свитера. Она выбрала темно-синий пиджак по совету Джордана. «Нам нужно одеть его, словно он идет на собеседование в университет», – сказал он.
Она вспомнила, как где-то в одиннадцать лет Питер возненавидел пуговицы. Казалось бы, нет ничего проще, чем обойтись без такого предмета, но большинство брюк застегивалось на пуговицу. Лейси помнила, как ей пришлось объездить все магазины, чтобы найти байковые пижамные брюки на резинке, которые можно было бы носить как повседневные. Не далее, как в прошлом году она видела в школе детей в пижамных брюках и подумала, значит ли это, что Питер стал диктовать моду или просто выпал из общего ритма.
Даже когда Лейси собрала все, что нужно, она продолжала ходить по магазину. Она провела рукой по радуге шелковых платков, которые таяли под ее пальцами, выбирая тот, который подошел бы к цвету глаз Питера. Она перебирала кожаные ремни – черные, коричневые, с заклепками, из крокодиловой кожи – и галстуки с узором в горошек, растительным или в полоску. Она выбрала банный халат, такой мягкий, что Лейси чуть не расплакалась, тапочки из овчины, плавки цвета вишни. Она выбирала товар, пока кипа одежды в ее руках не стала весом с ребенка.
– Давайте я вам помогу, – сказала продавщица, забирая часть покупок и перекладывая их на прилавок. Она начала складывать их одну за другой. – Мне знакомо это ощущение, – сказала она с сочувствующей улыбкой. – Когда мой сын уезжал, мне казалось, что я умру.
Лейси посмотрела на нее. Неужели она не единственная женщина, прошедшая через такой ужас? Неужели, пережив подобное, человек, как эта продавщица, может узнать в толпе таких же, как она, словно существует тайное общество матерей которым дети нанесли смертельные раны?
– Вам кажется, что это навсегда, – сказала женщина – но поверьте мне, когда он приедет на рождественские каникулы или на лето и съест всю еду в доме, вам захочется, чтобы учеба в колледже продолжалась круглый год.
