организованная оппозиция лишена какой бы то ни было функции в исторической системе. Скорее можно сказать, что организованная оппозиция сама по себе является продуктом системы, эндогенна ей и, следовательно, является частью того же долгосрочного развития структур системы.
(5) Когда противоречия достигают определенного уровня интенсивности, можно говорить о том, что историческая система вступила в «кризис». Иначе говоря, становится относительно ясно, что если система продолжит движение в том же направлении, в котором она развивалась (и на самом деле будет продолжать развиваться), она не слишком долго будет оставаться жизнеспособной. Конец уже виден. Корректировки, которые по-прежнему производятся для преодоления продолжающихся циклических трудностей, начинают трансформировать структуру таким образом, что та переходит к распаду (определенной аналогией служит то, как транспортное средство дребезжит и в конце концов разваливается на части, когда превышает определенный уровень скорости). Этот период кризиса может также быть назван переходным периодом. В исторической системе, которая существовала на протяжении 500 лет или дольше, подобный переход может продолжаться в течение века или более.
(6) В то время как кончина несомненна, поскольку несомненны противоречия, вопрос о том, что следует за переходом, остается, с исторической точки зрения, открытым. Не существует неизбежной долгосрочной линии человеческой истории, которая гарантировала бы, что каждая последующая фаза является более прогрессивной, чем предыдущая фаза. Совсем наоборот. Мы знаем много очевидных случаев когда последующие системы в сущности стояли наравне с предшествующими, а некоторые оказывались совершенно регрессивными. С другой стороны, мы также знаем случаи, когда был прогресс. Прогресс вполне возможен, он просто не является неизбежным.
В то время как в стабильно текущих структурных процессах исторической системы волюнтаристскому «ускорению» противоречий принадлежит небольшая роль, в момент кризиса или трансформации роль морально-политического
Высказывая эти шесть положений, я некоторым образом вынужден допустить вопрос: «мировой кризис или мировая трансформация»? Кризис, как я его определил, обязательно означает трансформацию. Вопрос скорее состоит в том, трансформацией во что обернется наш мировой кризис? И будет ли наследующая нам историческая система (или системы) хуже, такой же или лучше? То есть наш исторический выбор — реальность, что и оправдывает этот проект «новой социальной мысли».
Мои аргументы до этих пор были достаточно абстрактными. Я рассматривал, как действует
(1) Современная миросистема — это капиталистический мир-экономика. Это описание ее формальной структуры и ее способа производства, двух сторон одной медали. Это мир-экономика в том смысле, что границы социального разделения труда обширны и охватывают многообразные культурные регионы (вот почему «мир»), и здесь нет единой унифицированной политической структуры (поэтому это не «мир-империя»). Тем не менее эта система обладает политической надстройкой. Эта надстройка представляет собой сеть «суверенных государств», которые являются членами «межгосударственной системы» и определяются как таковые ею же. Социальная и политическая реальность и значение «межгосударственной системы» гораздо больше того, что можно было бы предположить, имея в виду ее чрезвычайно тонкий и эфемерный организационный аппарат.
Этот мир-экономика является капиталистическим в том смысле, что он базируется на действии «закона стоимости», которое включает распределение вознаграждений в пользу тех, кто отдает предпочтение бесконечному накоплению капитала. Это не означает, что каждый действует на основе закона стоимости, просто институциональные механизмы мироэкономики построены так, чтобы материально вознаграждать или наказывать, исходя из приверженности этим принципам (или за их нарушение).
Капиталистическая мироэкономика выработала определенные системные формы культурного давления для поддержания действия этих механизмов. Формы давления, которые стремятся дисциплинировать рабочую силу и направить ее в определенное русло, стали называться расизмом и сексизмом. Формы давления, которые стремятся дисциплинировать и направлять в определенное русло мировые кадры профессионалов, или «средние слои», мы стали называть рационализмом, или универсализмом, или «наукой».
Капиталистическая мироэкономика — не первая из когда-либо существовавших исторических систем этого ряда, но первая система такого рода, живущая столь длительное время. Следовательно, это первая система, позволившая капиталистическому способу производства полностью развернуться и реализовать свой потенциал. Причина, по которой не выживали предшествующие миры-экономики, связана с присущей им хрупкостью такой организационной формы по сравнению с одновременно существующими мирами- империями. Рассмотрение причины, по которой в данном частном случае система выжила, консолидировалась, а затем в конечном счете вобрала в себя и разрушила все одновременно существовавшие миры-империи, — это отдельная и сложная история, которая несущественна для нашего разговора.
(2) Современная миросистема возникла в XVI в., прежде всего в Европе. В ходе серии внутренних процессов эта миросистема постоянно, хотя и прерывисто, расширялась, пока к середине или к концу XIX в. не смогла включить в свое социальное разделение труда все географические зоны Земли. Таким образом, она создала оригинальную в историческом отношении ситуацию. Впервые в истории человечества на Земле теперь существовала только одна историческая система. Это, как мы увидим, стало одной из причин ее позднейшего «кризиса».
Капиталистическая мироэкономика сегодня все еще существует и все еще включает в свое социальное разделение труда все географические зоны Земли. Более того, сегодня нет таких государств, которые не являлись бы частью межгосударственной системы, составляющей политическую надстройку капиталистической мироэкономики. Формы культурного давления, о которых мы говорили, распространяются на все социальные реалии всех регионов земного шара.
(3) Противоречия этой системы многочисленны и сложны. Тем не менее существуют два крупные противоречия, выделяющиеся среди других, одно — в сфере экономики, другое — в политической сфере.
Основное противоречие экономической сферы заложено в любопытной двойственной роли агента накопления капитала. С одной стороны, он конкурирует со всеми остальными агентами и, следовательно, бесконечно стремится увеличить разрыв между «издержками производства» и «рыночной ценой продажи» в своем производстве. Это принуждает его к политике, направленной на сокращение издержек (включая постоянное желание сократить издержки, связанные с трудом) и повышение цен (включая использование политических и квазиполитических механизмов монополистического ограничения рынка в тех направлениях, которые для него благоприятны). Настоящий капиталист должен быть капиталистом- горлохватом, а как рабочие, так и другие агенты накопления капитала являются его естественными оппонентами.
С другой стороны, хорошее функционирование системы зависит от определенных политико- культурных гарантий для такого конкурентного поведения, которое подталкивает каждого предпринимателя к созданию более эффективного спроса (включая возрастание глобальной доли доходов трудящихся слоев) и к совместным действиям с предпринимателями-конкурентами с целью ослабления разрушительных последствий экономической активности (будь то из-за волнений рабочих или из-за межгосударственного «внеэкономического « соперничества).
(4) Вот в чем противоречие. Агент накопления капитала должен одновременно и понижать издержки, связанные с трудом, и повышать их; он должен бороться с другими агентами и сотрудничать с ними. На самом деле противоречие развивается в определенных временных рамках. В краткосрочном плане агент накопления капитала является «горлохватом». В среднесрочном плане он склонен к «сотрудничеству». А в долгосрочном — идет подрыв системы. Она подрывается, потому что важнейшая характеристика капиталистической системы состоит в том, что факторы производства — земля, труд,
