— Ну да, теоретически.

— И не только.

— Думаю, как раз тут все в порядке. Мне, черт возьми, не устраивали головомойку уже несколько недель.

— Кен, ради всего святого, мы же вечно ходим по острию ножа, независимо оттого, получили уже официальное — или конфиденциальное — предупреждение или еще нет. Отдел рекламы и так на нас взъелся из-за того, что свои ролики отозвали «Американ эрлайнс», Израильский совет по туризму, а также… ну и еще пару конфликтов с рекламодателями я разрулил сам. И ничего смешного. Сейчас проводится не так уж много по-настоящему больших рекламных кампаний, так что потеря хотя бы нескольких возможных клиентов стоит рекламщикам многих бессонных ночей, и, бьюсь об заклад, сводки об их мучениях регулярно достигают самых высоких уровней нашей информационной империи.

Я нахмурился.

— Ну, Израильский совет по туризму может и передумать теперь, когда я избил этого поганого отрицателя холокоста, — проговорил я, глядя на Фила.

Выражение лица у него оставалось довольно скептическим.

— А может, — произнес он, — это окажется той соломинкой, которая сломает спину верблюда. Я бы на твоем месте еще раз глянул контракт. Речь даже не о каком-нибудь туманном пункте насчет проступков, бросающих тень на доброе имя радиостанции; уверен, возбуждение против тебя уголовного дела или хотя бы угроза чего-то подобного означает, что тебя могут вышвырнуть, даже не заплатив.

— Вот черт. — У меня возникло поганое чувство, что он, может быть, прав, — Пожалуй, я действительно позвоню своему агенту.

— Итак, мистер Макнатт, не соблаговолите ли рассказать сами о том, что произошло в лондонской студии телекомпании «Уинсом продакшнз» на Клеркенвелл-роуд днем в понедельник четырнадцатого января две тысячи второго года?

Вот черт, это оказался тот самый сержант-дознаватель, который брал у меня показания о моем путешествии в Ист-Энд, когда я разбил стекло в такси и ударил ту девицу кулаком по лицу. Я был настолько глуп, что приперся давать показания в полицейский участок по месту жительства, хотя мог выбрать для этого другое место. Сержант был молодой парень, белый, с острыми чертами лица и при том, однако, довольно мордастый, с каштановыми волосами, редеющими на висках.

Он улыбнулся:

— Не торопитесь, мистер Макнатт, времени у вас вдоволь, — И пошлепал ладонью по большому магнитофону в громоздком деревянном корпусе, стоявшему на письменном столе в кабинете для допросов.

Мне стало не по себе от того, с каким удовольствием он произнес мое имя. И я уже, наверное, в пятисотый раз за свою жизнь проклял родителей за то, что они еще до моего рождения не сменили фамилию на более приличную.

— А ничего не произошло.

Пауза.

— Как, ничего за весь день?

— Ничего из того, в чем меня обвиняют.

— Вы обвиняетесь в хулиганском нападении на человека, мистер Макнатг.

— Вот именно. Ничего подобного не было. Все выдумано. — Меня прошиб пот. А ведь план казался таким замечательным, пока я не начал его осуществлять.

— Значит, все выдумано.

— Да.

— Тогда что же произошло на самом деле, сэр?

— Я пришел взять интервью, а его отменили.

— Понятно, — Сержант-дознаватель на мгновение задумался. Заглянул в свои записи. — В какой момент его отменили?

— Я так и просидел все время в Зеленой гостиной, — проговорил я, внезапно почувствовав порыв вдохновения.

— Где-где просидели?

— В Зеленой гостиной — там вас маринуют, прежде чем провести в студию.

— Ясно.

— Сидел я там, сидел, а потом ко мне подошли и сказали, что ни интервью, ни дискуссии не будет.

Сержант посмотрел на меня, прищурившись.

— Вы отдаете себе отчет, сэр, что в суде вас попросят повторить сказанное под присягой?

Ох, дьявол! Лжесвидетельство. Как я об этом не подумал? Я слишком восхищался собственной хитростью и наивно полагал, будто все сразу начнут мне подыгрывать, как только догадаются о моих целях. Я сотни раз продумывал каждую мелочь, но почему-то в моих мечтах все неизменно заканчивалось тем, что я скромно принимаю награды типа «Человек года», а вовсе не сажусь за лжесвидетельство.

Я судорожно глотнул воздух.

— Ну, под присягой я имею право и промолчать.

Теперь сержант посмотрел на меня так, словно я был и вправду чокнутый.

Я прокашлялся.

— Думаю, мне следует посоветоваться с моим адвокатом, прежде чем я скажу что-либо еще.

— Значит, мое дело даже не будет рассматривать суд присяжных?

— Это вряд ли, мистер Ногг. Простое, без отягчающих обстоятельств, нападение в юрисдикции мирового судьи.

Адвоката звали Мэгги Сефтон. Ее мне порекомендовал мой постоянный адвокат, поскольку она работала в той же адвокатской конторе в отделе, занимающемся уголовными делами. У нее были темно- коричневая кожа и очень красивые глаза, скрывавшиеся за самыми маленькими, скромными и незаметными очками, какие я только видел.

— Но мне нужно громко заявить о своей невиновности! — возразил я, — И придать всей истории политическую окраску! Это должно попасть в газеты и на телеэкраны, черт побери. Разве такие дела не должны рассматриваться в суде более высокой инстанции?

— Вовсе не обязательно. И лучше бы этого избежать.

— Но почему?

— Потому что мировой суд не может вынести приговора о содержании под стражей.

Я нахмурился. Миссис Сефтон улыбнулась сочувственно, как иногда улыбаются детям зрелые, умудренные жизнью люди, когда их питомцы совершенно не понимают, как делаются дела в отвратительном большом мире.

— Они не могут послать вас в тюрьму, Кеннет. А суд присяжных может.

— Вот дерьмо, — не удержался я.

Я послал Эйми в офис букет, но та отправила его обратно.

После нашей довольно неудачной, вялой встречи в постели в прошлое воскресенье она обещала позвонить, но я прождал два дня впустую, а затем отправился в ближайший цветочный магазин. Мне пришло в голову, что дюжина красных роз окажется тем самым красивым жестом, который должна оценить такая шикарная любительница старомодных развлечений, как я ее определил (вообще-то подобное для меня нехарактерно), но, видимо, я и тут совершенно попал впросак.

Букет роз вернулся в четверг, спустя три дня после скандала с «Горячими новостями», еще до того, как я собрался выезжать на работу. В нем я нашел записку: «Неплохо задумано, Кен, однако едва ли было хоть что-то, что нам стоит отметить. Как-нибудь встретимся еще. Э.».

«Стерва», — пробормотал я себе под нос, хотя и готов был признать, что она права. Я содрал с букета обертку и швырнул розы в Темзу. Шла приливная волна, и когда они поплыли вверх по течению реки, подгоняемые порывами крепкого северо-восточного ветра, мне подумалось, что если я вернусь вечером в подходящее, хотя, может, на самом деле вовсе в неподходящее время, то смогу наблюдать, как они проплывут мимо меня снова, только в противоположном направлении. А если задуматься, то