Развешанные по стенам вышивки задрожали от столь мощного удара.

– Ну и ну, – искренне удивился Стирпайк. – Как только вы сносите столь скотское поведение?

– Что? – не поняла Кора.

– Как же, сударыня, неужели вы хотите сказать, что успели привыкнуть к подобному свинству? Разве приятно столь откровенное пренебрежение к древнему роду Гроунов? Только посмотрите, как эта нахалка вломилась, даже не постучавшись. А сколько гонору, сколько наглости. Необходимо указать всем зарвавшимся хамам на место, которое они должны занимать... – Тут Стирпайк замолчал, утирая рукавом выступивший на лбу пот.

Видя, что герцогини с большим почтением внимают его словам, юноша приободрился:

– Вы три года, три долгих года трудились над росписью корней, чтобы пернатые могли выводить в них птенцов и наслаждаться безопасностью. Увы, столь блистательным надеждам и добрым намерениям не суждено было сбыться. Не потому ли, что Гертруда переманила птиц к себе? Даже про дерево все забыли. Лично я ничего не слышал о нем до сих пор. Как вы думаете, сударыня, почему? Потому что окружающие намеренно или случайно пренебрегают всем, что вам дорого. Между тем, им не следовало бы поступать так – хотя бы потому, что в замке не так много людей, в чьих жилах течет неразбавленная голубая кровь Гроунов.

Близнецы не сводили с юноши зачарованных взглядов. Едва только Стирпайк, выдохнувшись, закрыл рот, как сестры взволнованно переглянулись. Возможно, паренек говорил слишком напыщенно и быстро, но Кора и Кларисса все-таки поняли, что он довольно точно выразил давно терзавшие их мысли. Стирпайк, украдкой глядя на них, торжествовал – он попал в самую точку.

Между тем дверь распахнулась и в комнату вошла та самая не отягощенная изящными манерами служанка. Ни слова не говоря, она прошествовала к камину и поставила на низкий столик большой поднос с чаем и сладостями. После чего, резко повернувшись, женщина направилась к двери. Но тут обычная бесцеремонность уступила место любопытству – уже на пороге служанка повернулась и стала нахально разглядывать Стирпайка, снова шмыгая носом.

Юноша молодцевато подмигнул женщине, давая понять, что сочувствует ей – прислуживать близнецам было куда скучнее, чем кому-либо еще в замке. Служанка мгновенно выскочила в коридор и хлопнула дверью. Стирпайк повернулся к герцогиням и нарочито трагично поинтересовался:

– Скажите, сударыни, вы верите в честь? В настоящую неподкупную честь?

Обе равнодушно кивнули.

– В таком случае, ответьте на такой вопрос: считаете ли вы, что в Горменгасте и дальше должна царить несправедливость?

Сестры замотали головами – разумеется, несправедливость они видели под особым углом зрения.

– Из этого вопроса логически вытекает следующий. Итак, стоит ли оставлять несправедливость безнаказанной? Или все-таки необходимо воспрепятствовать ей процветать?

Цветистый стиль, в котором Стирпайк оформил канву разговора, был непонятен даже герцогиням, которые собаку съели на слащавых романах. Тем не менее им не хотелось демонстрировать гостю свою неотесанность – на всякий случай обе дали понять, что с рождения не выносят несправедливости.

– Тогда получается, – торжественно провозгласил бывший поваренок, – что вы согласны с необходимостью принятия решительных мер. Настолько решительных, что можно было бы сокрушить... э-э- э... тиранию...

Герцогини радостно закивали, а Кларисса подумала, что с самого начала поняла, к чему клонит посетитель – не зря же она кивала и качала головой именно так, как и нужно было это делать.

– Тогда перейдем к делу, если здесь царит такое единодушие. – Стирпайк упивался своим красноречием. – Итак, сударыни, у вас есть какие-нибудь соображения на сей счет?

Сестры пожали плечами, давая понять, что предпочли бы сначала узнать мнение гостя.

– Поступим так, – предложил ученик Альфреда Прунскваллера, вытягивая к огню длинные ноги, – предложение внесу я, а потом мы сообща обсудим его. Идет?

Разумеется, обе дамы поспешили согласиться с юношей. Другого просто не могло быть. Все трое чувствовали себя заговорщиками – Стирпайк вообще любил все таинственное, а герцогини впервые ощутили, что в их жизни может быть что-то волнующее, а не одно лишь пресное вышивание. На столике остывал чай, но никто даже не смотрел в сторону принесенных нерадивой служанкой яств.

Стирпайк поднялся и повернулся спиной к камину, чтобы иметь возможность наблюдать за выражениями лиц собеседниц одновременно.

– Уважаемые сударыни, – заговорил он, потирая ладони друг о друга, – как раз недавно мне удалось достать потрясающе ценную информацию. Наша задача состоит в том, чтобы как можно более полно воспользоваться этими сведениями. Заранее прошу вас как следует сосредоточиться на предмете нашего разговора. Вопрос в том, кто безраздельно управляет Горменгастом? Кто, сконцентрировав в своих руках всю возможную и невозможную сласть, тем не менее пренебрегает сложившимися за века традициями Гроунов и позволяет им разрушаться и забываться? Кто этот человек, кто забыл, что у него есть две сестры, имеющие по династическим законам не меньше прав на решение проблем Горменгаста, чем есть у него? Кто этот человек, ответьте мне?

– Гертруда, – ответили они.

– Ну же, ну же, – сказал Стирпайк, поднимая брови. – Кто он, забывший своих сестер? Кто же, ваша милость?

– Сепулкрейв, – сказала Кора.

– Сепулкрейв, – эхом повторила Кларисса.

Начав испытывать робость и волнение, хотя ничем это не проявляя, они полностью потеряли даже ту малейшую осторожность, которой обладали, и теперь внимали каждому слову, оброненному Стирпайком.

– Лорд Сепулкрейв, – сказал Стирпайк. Затем после паузы продолжил. – Если бы вы не были его