обратил бы внимание на исчезновение доктора.

Прунскваллер подошел к Свелтеру и начал свое обычное:

– О, шеф-повар, хах-хах. Рад, рад видеть вас, хе-хе. Хотите, скажу кое-что важное касательно вашего дражайшего желудка? Я ведь врач и могу себе позволить, ха-ха? Если будет угодно, после крещения нашей будущей надежды и опоры я более внимательно осмотрю вас и поставлю диагноз – возможно, даже найду у вас что-нибудь не в порядке... Сами понимаете, как я ценю вас. Вижу, что за произведения искусства вы приготовили – вам нельзя позволять уходить в мир иной раньше времени. Ну что ж, обязательно попробуем творения ваших умелых рук, ха-ха.

Беспрестанно болтая и посмеиваясь, Прунскваллер расточал улыбки направо и налево, а потом, видимо, от избытка чувств, схватил с серебряного блюда изумрудно-зеленое пирожное с заварным кремом и отправил его в рот. Но даже изыски кулинарии Горменгаста не заставили врача прекратить болтовню. Проглотив пирожное, эскулап потянулся за вторым, продолжая шутить. Однако в этот момент Саурдаст пронзительно зашикал, указывая в его сторону, и Прунскваллер положил пирожное на место даже с большей скоростью, чем взял его. В самом деле, лекарь с самого начала забыл, что секретарь лорда Сепулкрейва страстный ревнитель традиций и правил приличия. Сейчас Саурдаст имел полное право возмущаться – есть можно было только с разрешения герцогини. Тем более что самое главное действо пока не произошло...

– Да, да, да, вы правы, ха-ха, господин Саурдаст, – задребезжал Прунскваллер, подмигивая Свелтеру, – вы верно поступили, что одернули меня. Но ругать нужно не меня, ха-ха, а нашего любимого шеф-повара – он делает такие деликатесы, что кто угодно может не устоять, превращаясь в настоящего варвара. Ха-ха- ха. Ну, Свелтер, ну признайся, что ты специально испек эти великолепные райские кусочки, чтобы спровоцировать меня?

Свелтер был вовсе не в настроении болтать о глупостях, к тому же чересчур языкастый доктор значительно превосходил его в красноречии. Чтобы снова не попасть в неприятную ситуацию, шеф-повар демонстративно уставился в окно, показывая свою нерасположенность к задушевным беседам. В это время Саурдаст, шевеля беззвучно губами, водил коричневым пальцем по строчкам в одном из своих фолиантов. Флей же, чопорный и прямой, словно чучело цапли, смотрел, не мигая, на середину комнаты.

Однако такая строгая атмосфера никак не отрезвила доктора Прунскваллера – убедившись, что стоящие рядом не желают разделить его веселья, врач принялся изучать собственные ногти. Видимо, он вскоре убедился, что с ногтями все в порядке, после чего направился к окну. Оглядывая резной подоконник, Прунскваллер сложил большой и указательный пальцы правой руки в колечко – это был его излюбленный жест. Поднеся скрюченные пальцы к глазам, врач с любопытством выглянул в окно и замолчал. Флей и Саурдаст вздохнули – дескать, наконец-то заткнулся, невежа.

Однако радости придворных не суждено было продолжаться долго. Несколько минут Прунскваллер действительно молча смотрел в окно, однако оказалось, что это была всего лишь прелюдия к более продолжительной тираде:

– Кедры, кедры, ха-ха. Прекрасные деревья, они меня просто восхищают. Но вот интересно бы знать – восхищаю ли я их? Господин Флей, что вы думаете на сей счет? Что? Молчите? Интересно, почему? В чем причина – просто не хотите отвечать, или же моя философия попросту выше вашего понимания? Вот дилемма – мне нравятся кедры, но я им равнодушен. Это с виду, но вдруг в реальности все обстоит иначе? Исходя из категорий субстанционной функциональности, так сказать, принимая во внимание аксиоматичность естества общественного бытия...

Однако дальше эскулап запутался в собственных словоизлияниях и позорно замолчал. Тем не менее ему повезло – приход сестер его сиятельства, госпожи Коры и госпожи Клариссы – помог Прунскваллеру выпутаться из неприятного положения, в которое он сам себя поставил. Глаза присутствующих устремились на вошедших женщин – сестры-близнецы шли медленно, словно крались. Они редко покидали свои покои, поскольку были обеспечены всем необходимым и, как поговаривали злые языки, ко всем обитателям замка без исключения относились с большим подозрением.

Когда женщины поравнялись с Прунскваллером, тот снова ожил:

– О, ваше сиятельство... я хотел сказать, ваши сиятельства... Позвольте мне поприветствовать вас, ха- ха. Извините мою напористость, но я, как доктор, имею право знать все... Стеснительность при общении со мной ни к чему, доктор должен знать все и обо всех, ха-ха, прочь стыдливость, ха-ха, хо-хо.

– Это врач, дорогая, – громко прошептала леди Кора сестре, не обращая внимания на болтовню Прунскваллера.

Леди Кларисса посмотрела на лекаря таким взглядом, от которого любой бы смутился и отступил назад. Любой, но только не Прунскваллер.

– Я знаю его, – прошептала Кларисса сестре, но явно с расчетом, чтобы ее слышали и окружающие. – А что случилось с его глазами? Они какие-то не такие?

– Наверно, он болеет. Ты разве не видишь? – ответила Кора.

Сестры были наряжены в одинаковые вишневого цвета платья с бордовыми же бархотками на шеях. Седые волосы их были украшены золотыми заколками, лица были сильно напудрены и брови подведены смесью жира с сажей, отчего невозможно было даже догадываться, какие чувства в действительности одолевают сестер хозяина замка.

– А что вы-то тут делаете? – бесцеремонно спросила Кора, глядя на доктора с полупрезрительной усмешкой.

Доктор слегка поклонился и обнажил свои крепкие зубы:

– И на меня, ха-ха, пала привилегия, так сказать, ха-ха, засвидетельствовать, ха-ха...

– Но почему вы-то? – удивилась леди Кларисса, причем в голосе ее звучала та же самая обиженная интонация, с которой только что говорила сестра. По-видимому, родственницы лорда Сепулкрейва полагали, что только они по своему рангу достойны присутствовать на крещении ребенка. Не считая, разумеется, родителей. А тут еще какие-то доктора появились...

Эскулап картинно возвел глаза к потолку – дескать, на все воля Господня. И тут же Прунскваллера словно бы заинтересовал резной орнамент потолка – его глаза так и остались прикованными к дубовым панелям.

Однако сестры продолжали смотреть на него недовольными взглядами, и тот, опустив глаза, сразу заметил это. Тем не менее положение близнецов в иерархии Горменгаста было строго определено – настолько, что с ними можно было не слишком церемониться, и потому лекарь сказал: