— Вы мне льстите, — возражает гигант-канадец. — Идея-то ваша.

— О какой идее идет речь? — поинтересовался я.

— Вот о какой. Наши верховые лошади привыкли к охоте, а потому должны были узнать звуки рожка и прискакать, как полковые кони на звук трубы. Так и получилось. Как только они услыхали знакомые звуки, сразу же явились — сначала гнедая Робартса, потом Ричарда, затем три или четыре других…

— Какие умницы! — восхищается Том, улыбаясь и растягивая рот до ушей.

Сириль опускает мощную руку на плечо старого аборигена в знак дружбы.

— Одно меня беспокоило, — продолжает босеронец. — Я не знал, куда вести табун, и потому находился в растерянности. И вдруг — паф, паф, паф! — три выстрела отвечают на призыв рожка. Направляюсь в сторону, откуда они прозвучали, и кого же вижу? Френсиса с Беном и Диком, у всех троих в руках лассо. «Ясненько», — говорю себе. Замедляю бег своей кобылы, и три лассо летят и падают на шеи трех коней, а наши молодцы в мгновение ока вскакивают им на спины, показывая высокий класс вольтижировки. Другие беглянки сами последовали за четверкой верховых. Вот и все.

— А как было дело в остальных группах поиска? — любопытствует МакКроули, поглаживая своего росинанта[118].

— Лошади там, — вступает Френсис, — оказались пойманы похожим манером. Герр Шеффер, поняв наш сигнал, тоже начал стрелять. Мы направились к нему и в конце концов собрали все четыре группы, в то время как Сириль продолжал дудеть в свой рожок, создавая видимость охоты.

— Дети мои, — не выдержал сэр Рид, — прекрасно, что вы привели двадцать пять лошадей, но как поймать тех, что еще не вернулись?

— Не беспокойтесь, мэтр, почувствовав, что товарищи в лагере, они сами объявятся сегодня ночью.

Канадец не ошибся. Прошло всего два часа после захода солнца, как из леса раздалось ржание в ответ на призывы уже вернувшихся лошадей. И когда на следующее утро караван выступил в путь, все до единого животного были на месте.

Прибытие в страну нга-ко-тко — это уже вопрос дней, и, если, как мы надеемся, наше предприятие увенчается успехом, каждый сможет похвалиться, что действительно решил сложную задачу.

Пока же в ожидании этого торжественного момента испытываем смутную тревогу, которая возникает бессознательно и которую не удается подавить.

Мы нервничаем, горим нетерпением, и, хотя никто еще не пресытился чудесами Австралии, надежды и опасения, сжимающие сердца, мешают нам наслаждаться, как в начале путешествия, теми странными и разнообразными феноменами, которые ежедневно не перестаем открывать.

Преодолев необитаемые луга, каменистую пустыню, леса, полные цветов и экзотических деревьев, в полдень вступаем на огромную равнину, голую, как ладонь, и выжженную беспощадным солнцем.

Зрелище этой местности никак не радует. Веселые возгласы, которыми раньше встречался каждый привал, сменились угрюмым молчанием. Тоскливый лай собак и печальное ржание лошадей отнюдь не вызывают душевного подъема.

Осматривая в подзорные трубы расстилающееся пространство, видим только песок… И если на горизонте возникают какие-то холмики, то и они такие же безжизненные, как эта бесконечная пыльная равнина.

Но поселенцы не дети, они не нуждаются в банальных словах ободрения. Это сильные и преданные люди.

— Дети мои, — говорит сэр Рид, — наши бедствия скоро кончатся. Вы как настоящие англичане и верные слуги храбро выполнили свой долг. Еще несколько дней самоотверженных усилий, и выпавшие нам мучения окупятся с лихвой. Так же, как и вы, я не знаю, сколь далеко простирается эта пустыня, мне неведомо, какие опасности могут нам угрожать, но вера в вас дает мне твердую надежду на победу. Вперед, во славу нашей страны!

— Гип-гип-гип, ур-р-а-а! Англия во веки веков! — кричат взволнованные колонисты.

Все идет хорошо, дурное настроение развеялось. Вторая половина дня используется для пополнения запасов воды. Смазываем колеса повозок, наводим порядок в одежде, словом, готовимся к предстоящему переходу, по всей вероятности, короткому, но трудному.

Наступает ночь, но мы по-прежнему как в жерле печи — ни малейшего ветерка, который освежил бы перегретый, душный воздух. Почва рыхлая, ноги погружаются в раскаленный песок. Лошади тянут повозки с огромным напряжением. Наш молчаливый караван движется при свете звезд. Поднятая пыль проникает в глаза, нос и легкие и делает передвижение мучительным; потребность в воздухе все больше и больше усиливается, но каждый вздох становится настоящей пыткой. До самого восхода солнца от головы каравана до его хвоста слышится непрерывное чиханье и покашливание.

Горизонт загорается внезапно, диск солнца появляется в окружении палящих лучей. Измученные, разбитые, обливающиеся потом, с руками, шевелюрами и лицами, покрытыми пылью кирпичного цвета, останавливаемся, как только звучит команда: «Стоп!» Несмотря на то, что каждый много раз прикладывался к фляге, в горле пересохло. Кажется, оно покрыто наждаком. Несколько глотков горячего чая дают удивительное облегчение и на какое-то время утоляют жажду, а впереди еще несколько часов утомительного перехода.

Насколько видит глаз, равнина сохраняет безнадежное и мрачное однообразие.

Но надо продолжать путь! Вперед! Пока есть силы, мы не остановимся. Любой ценой необходимо пробиваться к цели. Без жалоб все занимают свои места и, погоняя измученных лошадей, заставляют их ступать по горячей сковородке пустыни.

Совершая переход, время от времени встречаем казуаров. Вспугнутые нами, они вскакивают с гнезд, полных огромных яиц, и удирают, вытянув шеи. Казуары так быстро передвигают огромные лапы, что в скорости не уступят скаковой лошади.

Песок цвета охры раскален. Такое впечатление, что движемся по расплавленной меди. Странные миражи встают перед ослепленными, слезящимися, полными пыли глазами с покрасневшими и распухшими веками. Мы все время мигаем. Это неприятные симптомы офтальмии. Однако надо идти, идти, идти, тем паче остановки так же невыносимы, как и движения при жаре.

Лошадям недостает свежей пищи, а воды выдается самая малость. Они буквально на пределе. Оси повозок скрипят, рассохшиеся ободья колес грозят развалиться.

К довершению несчастий заболевание глаз тревожно прогрессирует. И хотя в порядке предосторожности каждый прикрыл лицо зеленой сеткой, по крайней мере, половина мужчин почти ослеплена. Видеть, как этих храбрых людей с повязками на глазах ведут товарищи, которые и сами видят ненамного лучше, — невмоготу.

И вот пять тягловых лошадей падают замертво. Красные орлы, которых первым заметил Том, в предвкушении добычи кружат целой стаей над их трупами, ожидая, пока мы уйдем. Не подстерегает ли и нас такая же судьба?.. Даже самые мужественные страшатся этой мысли, и каждый потухшим взором всматривается в горизонт, мечтая увидеть купы деревьев, которые положили бы конец этой проклятой пустынной равнине.

Но утешить себя нечем. Все время один песок с кровавым оттенком под вертикальными лучами солнца.

Мучительный переход продолжается уже три дня и три ночи. Две трети лошадей пало. А те, что еще плетутся, немногого стоят. Сначала, выбросив часть провианта, боеприпасов и все принадлежности для обустройства лагеря, облегчаем повозки, но потом все равно приходится пожертвовать тремя из них. Запас воды почти исчерпан. Остался один деревянный бак с теплой тошнотворной жидкостью. Верховые лошади, которых мы всячески берегли, — теперь наша последняя надежда. Но что будет, если случится беда и не удастся скоро выйти из этого ада?! Эта пустыня — смертельна! Офтальмия, свирепствующая в экспедиции, началась через двадцать четыре часа труднейшего перехода. Ничто не могло в большей степени повредить передвижению, чем эта ужасная болезнь. Неужели пострадавшие больше никогда не увидят света?

Наши героические девушки мужественно поспевают повсюду, не думая о себе. Они прикладывают влажные платки к горячим лбам, сменяют компрессы на потухших глазах мужчин, находящихся в бреду, смачивают их растрескавшиеся губы, подбодряют добрым словом, пробуждая в сердцах надежду на спасение.