там встреча.
Сейчас там будет спектакль!
Сейчас там будет комедия!
Лично Глеб на этот спектакль решил не ходить
Он вообще не желал больше показываться на глаза Георгию Лукичу.
Глеб пришел в вагон и увидел на столе три больших розовых пряника и кусок твердой копченой колбасы.
Записки никакой не было, но Глеб понял, что вся эта барская еда для него.
Глеб в одну минуту проглотил пряники и колбасу, погладил себя по животу и подумал: если бы еще два таких пряника и один такой кусок колбасы, вот это было бы да!
Он пошарил в чемодане Луки, но больше там ничего съестного не нашел. На самом дне, под рубашками, лежала только красная квадратная коробочка с золотой медалью, шкатулка из черного эбонита, которую сделал сам Лука, и пачка папирос «Беломорканал».
Глеб посмотрел на медаль, а папиросы даже и не потрогал. В прошлом году он выкурил одну штуку, и у него даже сейчас при одном воспоминании об этом кружилась голова.
Делать было совсем нечего.
Глеб сел на кровать и стал гадать — выгонит их отсюда Георгий Лукич или не выгонит.
Зажмурит глаза и подводит один к другому указательные пальцы. Если пальцы столкнутся — выгонит; не столкнутся — останутся тут. Пальцы, как назло, не сталкивались, а расходились куда попало.
Глеб приоткрыл немножко глаза. Посмотрел в узенькую щелочку между веками и столкнул пальцы ноготь к ногтю.
И один раз, и второй, и третий...
За этим глупым занятием и застала его Варя.
— Ты что тут делаешь? — спросила она, подозрительно посматривая на Глеба.
— Ничего не делаю. Просто так... — сказал Глеб и сразу же перевел разговор на другое. — Ну, как там, была драка?
— Не. Там не драка. Там еще хуже драки!
— Ну?
— Точно. Там перессорились все. Сначала было ничего, а потом этот Димка Кучеров...
— Что он там отмочил?
— Он папу лордом назвал. Папа поздоровался со всеми и сказал: «Вы приехали сюда работать, так вы знайте, что тут у нас очень трудно, и кто трудностей боится, тот пускай выйдет и честно скажет: «Я трудностей боюсь и работать тут не буду». Все стоят и слушают, а Димка наклонился к Сереже Ежикову, к этому, который вместе с вами в вагоне живет, и сказал: «Чего это лорд привязался к нам?» Он думал, что сказал тихо, а папа все равно услышал. Папа рассердился и сказал: «Так, значит, я тебе лорд, сопляк ты паршивый! Забирай свои штаны галифе и крой отсюда, чтобы и духу твоего не было». А Димка говорит: «Мне штаны забирать нечего, я штаны на себя надел, а лордом я назвал вас в шутку». Ну, папа тут совсем разозлился. «Вы, говорит, шутить сюда приехали! Я, говорит, так и знал, что из вас толку не будет!» А тут Лука ваш... Слушал, слушал, а потом вспыхнул, как спичка... «Если, говорит, один глупость сказал, так на всех сваливать нечего. Мы комсомольцы и трудностей не боимся, а Димку мы сами проработаем». А папа говорит: «Мне ваши проработки не нужны, мне работа нужна. А лордом я никогда не был. Я во время революции лордов этих вонючих сам своими руками уничтожал».
— Ну, а потом что? Помирились они потом? — спросил Глеб.
— Не. Надулись все, как индюки, не смотрят один на другого. Я их сама хотела мирить. Я знаешь какая отчаянная! А потом смотрю — папа сам мириться надумал. Подошел к Луке и спрашивает: «Что это у вас такое с рукой?» А Лука не знал, что папа уже мирится, и снова какую-то грубость сказал. Теперь у них все сначала пошло...
— Снова ругаются?
— Не. Они сейчас деревья пилят. — Варя украдкой посмотрела на дверь, будто бы там кто-нибудь мог стоять и подслушивать, и тихо добавила: — У него вся марля намокла, а он все равно рубит. Я посмотрела, и аж страшно стало...
Из-за окна долетел прерывистый, нескладный стук топоров и визг поперечных пил.
Где-то там, стиснув зубы от боли, размахивал тяжелым, неуклюжим топором и Лука.
Глебу вдруг стало очень жаль Луку.
Так же как раньше, когда еще не было между ними ссоры, он втихомолку подумал:
«Бедный, хороший Лучок...»
Глава шестая
Глебу захотелось сделать что-нибудь хорошее для Луки.
Пускай он не думает, что он такой... Пускай он узнает!
Только что придумать?
Тут надо не пустяк придумать, не чепуху.
Тут надо сделать такое, чтобы все сказали: «Вот это Глеб так Глеб! Теперь и мы видим!»
Лучше всего — это пойти к начальнику, с которым Георгий Лукич разговаривал по телефону.
Прийти и сказать:
«Товарищ начальник. Я не болтун и не ябеда. Если вы мне не верите, так можете спросить кого хотите. Даже Кольку Пухова. Он хоть и заколотил гвоздь в нашу стену, но он все равно скажет».
Начальник посадит Глеба в кресло, погладит по голове.
«Бабкин Глеб. Я и так, по лицу вижу, какой ты человек. Мне не нужен Колька Пухов. Не волнуйся и рассказывай».
«Не волнуйся! А если я не могу. А если у меня в середине все кипит!»
«Бабкин Глеб, почему у тебя в середине все кипит?»
«Почему кипит? У меня кипит потому, что ваш Георгий Лукич узурпатор. Теперь понятно?»
Начальник даже подскочит от удивления.
«Не может быть! Я Георгия Лукича хорошо знаю. Хоть зарежь, не поверю!»
«Так вы, говорите, знаете?! Ну, тогда слушайте...»
И тут Глеб возьмет и расскажет ему про все.
Начальник выслушает и станет чернее черной тучи.
«Да, Бабкин Глеб, теперь мне все понятно, — скажет он. — Сейчас мы с тобой закусим, а потом пойдем туда. Я ему задам перцу, этому Георгию Лукичу... Садись ближе, у меня тут как раз есть копченая колбаса».
«Товарищ начальник! Я не хочу колбасы. Нам нельзя терять ни одной минуты. Идите и задайте ему поскорее перцу».
Начальник заправит под ремень гимнастерку, наденет фуражку и скажет:
«Да, Бабкин Глеб, ты прав. Время терять нельзя. Пойдем!»
А потом они придут к красным вагонам. Начальник вызовет всех десятиклассников и скажет:
«Товарищи! Раньше я ничего не замечал, а теперь я все вижу. Бабкин Глеб мне все рассказал. Он открыл мне глаза. Да, товарищи, маленький мальчик открыл, а больше никто не осмелился открыть, даже Сережа Ежиков, который, кажется, считается лучшим другом Луки. А вам, Георгий Лукич, стыдно! За все ваши безобразия, которые вы натворили, я снимаю вас с работы и вместо вас назначаю Бабкина Л. Е. Правильно, товарищи?»
«Правильно! Ура! Так ему и надо!»
«А если правильно, давайте похлопаем Бабкину Глебу в ладоши. Меня благодарить нечего. Это он все сделал».
И тут все начнут аплодировать.
