Лука, сидела Зина-Зинуля и тихо всхлипывала.
На жердях лежала аккуратно сложенная одежда Луки и старые, подшитые войлоком валенки.
— Лука! — вскрикнул Глеб. — Лучок!
Зинуля притянула к себе Глеба, прижалась к его лицу мокрой щекой:
— Не бойся, Глеба, он там... Ты не бойся...
Глеб ни о чем не расспрашивал Зинулю.
Сидел рядом и смотрел в ту сторону, куда уплыл Лука.
Одна за другой гасли в вышине звезды. С далеких гор потянул зябкий, пронизывающий шелоник. Тихо вокруг. Только слышно, как мерно шлепаются внизу волны, сталкиваются и разбегаются по сторонам рыхлые тонкие льдинки.
Застигнутые водой, проплыли на большой черной коряжине двое серых облинявших зайчишек.
Над тайгой поднималось солнце. Зарумянились макушки сосен и лиственниц, загорелись на березках жухлые прошлогодние листья.
Грустная, примолкшая сидела Зинуля. Тревога и ожидание застыли на ее осунувшемся, усыпанном веснушками лице. Глебу было очень жаль Зинулю, хотелось сказать, что теперь он на нее не сердится. И, если Лука неравнодушен к ней, пускай так и будет. Он ничего не имеет против...
Но что это? Вдалеке, там, где сливались новое и старое русла реки, послышалось прерывистое татаканье мотора.
— Наши! — тихо вскрикнула Зинуля. — Это наши!
И тотчас на деревьях поднялся шум и гам:
— Наши!
— Наши!
— Наши!
Не находил себе места от радости Димка Кучеров. Дрыгал своими длинными ногами, воинственно размахивал над головой огромной, как сорочье гнездо, шапкой.
— Лорды, бледнолицые братья! За нами плывет пирога!
Та-та-та, — неслось в ответ. — Та-та-та, та-та-та...
Виляя меж деревьев, на помощь десятиклассникам шла моторная лодка.
Глава двадцатая
— Димку стригут!
— Димку стригут!
Эта весть мгновенно облетела весь поселок. Никто не хотел верить, что Димка расстается с длинной поповской шевелюрой.
— Неужели стригут?
— Пропасть на месте, если вру!
Глеб и Варя первыми прибыли на это потешное зрелище.
Закутанный простыней, Димка сидел посреди поляны на низенькой табуретке и покорно ждал своей участи.
Сережа Ежиков, который наловчился в последнее время стричь и брить, как настоящий парикмахер, не торопился.
Он ходил вокруг Димки, пощелкивая портновскими ножницами, примеривался, откуда отхватить клок.
— Чего ты ходишь? Стриги! — взмолился Димка.
Сережа зашел справа, поддел расческой густую, пепельно-рыжую прядь:
— Вас под полечку?
— Стриги-и! — простонал Димка.
Чик-чик-чик, — неторопливо защелкали ножницы. — Чик-чик-чик...
Сегодня Сережа Ежиков стриг как-то странно.
Вначале он обработал правую половину головы, затем подумал, ткнул Димке под нос мыльной кисточкой и сбрил узенький курчавый ус.
— Ты как стрижешь? — подозрительно спросил Димка, выпутывая руки из-под простыни.
— Сиди-и, — протянул Сережа. — Как умею, так и стригу.
Сережа чикнул еще несколько раз ножницами, отошел в сторону и начал придирчиво смотреть на свою работу.
И тут толпа, обступившая Димку, охнула, застонала и начала хохотать:
— Аха-ха-ха! Охо-хо-хо!
Глеб подобрался поближе, глянул на Димку и тоже залился неудержимым смехом. Уже слезы выступили на глазах, уже кололо в животе, а он все хохотал и хохотал.
Перед Глебом сидело два Димки.
Если зайти слева — длинногривый, с курчавым нахальным усиком, а справа — отлично подстриженный, выбритый и чем-то очень приятный и симпатичный человек.
Два разных и в то же время похожих друг на друга Димки смотрели на собравшихся и, казалось, говорили:
«Л-лорды, что он со мной делает? Вы слышите, л-лорды!»
Сережа сжалился над Димкой. Он остриг вторую половину головы, сбрил остатки усов, еще раз внимательно осмотрел Димку со всех сторон и хлопнул его по спине:
— Ну, теперь готово, иди...
Димка с радостью сбросил с себя простыню, отряхнулся и тут же поторопился уйти подальше от любопытных глаз.
Расстался Димка со своей красотой не случайно.
Вчера Димка получил телеграмму из далекого пограничного города.
Ничего страшного в телеграмме не было. Димкин отец сообщал, что приедет на праздник открытия дороги.
И все же Димка перетрусил. Он ходил по лесному поселку, заглядывал всем в глаза и говорил:
— Л-лорды, вы меня не продавайте. Я вас прошу, л-лорды.
А между тем Лука вовсе и не отправлял письмо Димкиному отцу.
Глеб собственными ушами слышал, как Лука говорил Сереже Ежикову:
«Давайте подождем. Может, Димка исправится. Жаль мне его, дурака».
Да, пожалуй, десятиклассники поступили правильно. Что ни говори, но это уже был не прежний шалопай...
Праздник, которого с нетерпением ждали и Глеб и все остальные, был уже на носу. К этому дню готовились везде: и в лесном поселке, и возле Трех Монахов, и далеко-далеко, у берегов синей широкой Лены.
Но самый большой и шумный праздник затевался там, где построили первую таежную станцию. Туда не попадешь. Туда только самых лучших рабочих пригласили.
У Вариного отца уже лежала в столе пачечка ярких красных билетиков. Справа — силуэт Ленина, а посредине ровными, строгими буквами написано:
ДОРОГОЙ ТОВАРИЩ!
УПРАВЛЕНИЕ СТРОИТЕЛЬСТВА ПРИГЛАШАЕТ ВАС НА ТОРЖЕСТВЕННОЕ ОТКРЫТИЕ СЕВЕРНОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ.
Такого билетика ему, конечно, не дадут.
