узкоплечий, но с шикарнейшими и длиннющими усищами, кончики которых залихватски закручены вверх. Ну, натуральный русский таракан из-за деревенской печи. Я молодой был, легкомысленный. Естественно, не сдержался. Начал сдуру заливисто хихикать. Рассердился тогда полицейский начальник (дон полисиаль Умберто Ортега-и-Пабло), и велел нас всех арестовать. За что? По какому такому поводу? Всё просто, мол: – «До выяснения всех обстоятельств…». Больше суток тогда пришлось провести в тамошней вонючей каталажке на хлебе и воде, пока наши парагвайские коллеги не нашлись и не пришли на помощь. Ничего, между нами говоря, хорошего: пол земляной, кирпичные стены покрыты рыжей и фиолетовой плесенью, хроническая сырость, крысы, тараканы и клопы. Вот, и вся история…
– Как это – вся? – возмутился Пашка. – А серые глухие кайманы? Они-то здесь причём?
– Ах, да. Приношу глубочайшие извинения. Старческий склероз, видимо, всему виной…. Итак, в нескольких километрах от злосчастного Марискаля протекала тропическая река с характерным испанским названием-наименованием – «Уна». Там мы, оставив автобус на обрывистом берегу, пересели в длинные индейские пироги, приобретённые в ближайшей деревушке. Выплыли на рассвете, рассчитывая доплыть до лагеря геологоразведочной экспедиции за световой день, то есть, до заката. Река, как река: тёмно- кофейные воды, течение средней паршивости, призрачная молочная дымка, тучи злобных москитов над головами, в прибрежных зарослях сельвы о чём-то тревожном и важном громко кричали беспокойные разноцветные попугаи. Романтическая пастораль тропиков, короче говоря…. Но уже через три с половиной километра передовая пирога упёрлась носом в крепкий завал – с противоположных берегов реки в воду упало несколько мощных буковых стволов, верхние ветви деревьев крепко переплелись между собой, завязавшись в самые натуральные морские узлы, и полностью перегородили узкое речное русло. Делать нечего, пристав к берегу, выбрались из лодок. Некоторое время, чисто для разминки, потратили на павианов. То бишь, на то, чтобы отогнать этих воинственных животных подальше от берега. Одного наиболее наглого и шустрого самца пришлось даже пристрелить. Так сказать, в назидание остальным парагвайским приматам и для эффективного ускорения всего процесса в целом…. Потом два с половиной часа прорубали в дикой сельве, используя классические мачете, обходную просеку. Ещё час ушёл на перенос лодок и вещей. В конечном итоге, стало ясно, что в утренние планы придётся вносить существенные изменения. Мол, не укладываемся, мать его, в первоначальный график…. Уже вечером берега реки широко раздвинулись в стороны, и наши пироги вплыли в заросли гигантских кувшинок, украшенных белоснежными корзинками цветов. За кувшинками обнаружился просторный речной разлив. Высмотрели подходящий высокий островок и решили заночевать на нём, благо возле острова вовсю жировала крупная рыба. Причалили, высадились, разбили походный лагерь, наловили крупных зеркальных карпов, приготовили вкусное парагвайское «рыбное асадо», поели от пуза, напились матэ и завалились спать…. Утром проснулись. Ба, образовался нежданный и негаданный сюрприз: в непосредственной близости от острова – со всех сторон – плавали многие десятки светло-зелёных кайманов, воинственно ощетинившихся короткими сине-фиолетовыми иглами. Мерзкие твари время от времени рассерженно пофыркивали, от чего во все стороны разлетались кофейные брызги…. Что делать? Стреляли, кричали, бросались камнями. Всё без толку. Даже сложилось устойчивое впечатление, что кайманов стало ещё больше. Мол, с верховий прибыло нехилое подкрепленье. Спустили – чисто на пробу – пирогу на воду, так эти злобные существа тут же пошли в отчаянную атаку: дружно защёлкали зубами и начали издавать утробные звуки-стоны. Пришлось, волей не волей, затащить лодку обратно…
– А на остров эти создания не пытались вылезти?
– Слава Богу, нет, – Профессор снял с носа очки и принялся старательно протирать их стёкла грязным носовым платком. – Серые глухие кайманы не могут долгое время находиться на суше. У них на брюхе очень нежная кожа, от соприкосновения с воздухом она начинает гореть. Гореть в буквальном смысле: сворачиваться длинными лоскутьями и покрываться большими белыми пузырями – словно бы от ожогов. Глухой кайман, вытащенный на сушу, умирает в страшных мучениях уже через две-три минуты.
– Как же вы тогда выбрались с этого острова, превратившегося в самую натуральную западню?
– Естественно, с помощью рации. Связались с базой экспедиции и рассказали о неприятном сюрпризе. Часов через семь-восемь прилетел военный вертолёт и принялся сбрасывать в реку – прямо на головы наших «сторожей» – куски говяжьего мяса, пропитанные каким-то ядом. Тут такое дело. У серых кайманов очень плохо со слухом, но очень хорошо с обонянием. То есть, выражаясь грамотно, оно сверх-обострённое. Всякие яды и вредные вещества, попавшие в воду, эти твари чуют сразу же. Так что, вскоре все глухие кайманы уплыли – кто куда, и мы смогли беспрепятственно продолжить наш путь.
– Говорите, что глаза являются «слабым местом» этих игольчатых деятелей? – демонстративно щёлкая затвором карабина, задумчиво прищурился Назаров. – Сейчас, блин, проверим…
– Зачем это тебе, Рыжий?
– Так заведено. В том смысле, что в серьёзных делах полагается – в обязательном порядке – проверять все-все рабочие гипотезы. Вдруг, вы ошиблись, и эти милые «брёвнышки», вовсе, не являются серыми кайманами? Ваши парагвайские знакомцы были глухими, отвязанными, бесстрашными и кровожадными? Верно? А эти? Может, они, наоборот, трусливые до полной невозможности и после первого же выстрела, пошло обкакавшись, обратятся в позорное бегство? Как вам такой альтернативный вариант?
– Проверяй, конечно же, соратник. Проверяй. Надо, значит, надо…
Назаров крепко упёр приклад карабина в плечо и, наспех прицелившись в ближайший янтарно-жёлтый глаз, плавно надавил подушечкой указательного пальца на спусковой крючок.
– Бах, – звук, произведённый выстрелом, был глухим и коротким.
– Эхо по-прежнему отсутствует, – недовольно шмыгнув длинным носом, заметил Иван Павлович. – Ну, как там?
– Попал, ясен пень. Дело-то нехитрое…
Действительно, одно из животных, плавающих по водной глади, мелко-мелко задрожало, недоумённо покачивая голубоватыми иголками, а потом резко перевернулось, демонстрируя зрителям выпуклое брюхо, покрытое мёртвенно-бледной кожей, и короткие тёмно-серые лапы, отчаянно-дёргавшиеся в предсмертных конвульсиях.
После меткого выстрела не прошло и пяти секунд, а все остальные «брёвнышки», находившиеся поблизости, всерьёз заинтересовались происходящим. Они – почти одновременно – развернулись заострёнными мордами в сторону объекта, от которого по воде разбегались круговые волны, приблизились и…
– И рванули на всех парах, – восхитился Пашка. – Брызги летят во все стороны. Кровавые брызги, подчёркиваю. Это оголодавшие серые кайманы (все сомнения отпали), раздирают на части своего умирающего товарища. Да, приходится признать: они глухие, отвязанные и весьма кровожадные. Весьма и всенепременно. Вы, Палыч, были правы на сто двадцать процентов из ста…. Ладно, пошли к ребятам. Обменяемся мнениями. Посовещаемся. Из золотой серии: – «Хочешь окончательно запутаться? Собери расширенное совещание…».
Лодка уже была полностью скачена и представляла собой смятое и скомканное ярко- оранжевое полотнище, рядом с которым были кучкой сложены походные рюкзаки. Чуть в стороне – с весёлым треском – пылал небольшой костерок.
– С костром-то оно гораздо уютней, – рисуя что-то карандашом в походном альбоме, по-деловому пояснил Женька. – Во-первых, теплее и пальцы работают веселее. Значит, сподручней рисовать по памяти злобных крокодилов, нападающих на беззащитную надувную лодочку. А, во-вторых, его пламя слегка разгоняет этот дурацкий сиреневый туман. Сиреневый туман – над нами проплывает. Над тамбуром горит – полночная звезда…
– Совсем, братец, с ума сошёл! – возмутилась Валентина. – Костёр, туман. Нашёл о чём болтать…. Ну, что вы там увидели? И в кого, Рыжий, ты стрелять изволил?
Назаров коротко рассказал о глухих серых кайманах – и о давних парагвайских, и о сегодняшних русских.
Брат и сестра Петровы непонимающе переглянулись между собой, синхронно – явно неодобрительно – покачали белобрысыми головами, но от комментариев воздержались.
– А что у вас, соратники? – спросил Профессор. – Как поживает наша верная лодочка? Докладывайте.
– Плохо поживает, – закрывая альбом, ворчливо отозвался Евгений. – Двенадцать пробоин по левому