подумал, что всё это напоминает игру в поддавки: кто достовернее изобразит опьянение. Этот резкий, как удар, взгляд Тогана показался ему слишком расчётливым и трезвым.

— Что выгодно тебе, Тоган?

Тоган захохотал. Он не мог остановиться, хлопал ладонями по столу, кашлял и снова хохотал, потом вдруг резко замолчал и, перевалившись через стол, злобно прошипел прямо в лицо Марку:

— Мне выгодно всё что угодно! Мне всё равно, что произойдёт, главное, чтобы произошло хоть что- нибудь. Хоть что-нибудь. Я больше не могу терпеть отца, я не могу, не могу… Ты же помнишь, как мы шли через Аннам, я прикрывал твой караван, мы выжигали тропу в джунглях… неужели ты не веришь мне? Ведь мы сражались бок о бок… Ты помнишь меня там… Моё место там, с мечом в руке, там, на границе Империи, а не в этом осточертевшем мне дворце…

Он кричал бессвязно, истерично, брызжа слюной, роняя посуду.

— Ты не должен думать обо мне, Марко, ты должен в первую очередь подумать о себе. Что тебе выгодно — вот в чём вопрос, главный вопрос для тебя. Я смогу прикрыть тебя, кто бы ни пришёл к власти после отца: Хайду или Найан, или если вдруг обнаружится Чиншин — а я очень хотел бы, чтобы Чиншин вдруг ожил. Но вот от Темура я тебя защитить не смогу. Потому что милейший Темур первым делом вырежет всех, кто был близок к отцу. Угадай, кто первый в этой очереди? Как только головы моих братьев и сестёр упокоятся на остриях копий, рядом с ними замаячит и твоя голова.

Марко посмотрел на него и ничего не ответил. Врал Тоган или нет, говорил он полуправду или действительно верил в то, что говорит, было совершенно ясно, что ничего хорошего ни от Найана, ни от Хайду ждать не приходится. Строго говоря, в случае ослабления Хубилая Марка не ждало ничего хорошего при любом раскладе. И если есть шанс поддержать видимость дружбы с Тоганом, это, вероятно, стоит сделать… Внезапно Марко вновь почувствовал себя беззащитным. Кто пришёл с Тоганом? Кто прячется за портьерой? Лучше не противоречить распоясавшемуся от вина императорскому сыну, не провоцировать августейший гнев.

— Я сделаю то, о чём ты просишь, — сказал Марко.

— Ты правильно меня понял. Я не приказываю тебе, Марко, не потому, что не могу приказывать тебе или не имею на это права. Вовсе нет. Я прошу тебя потому, что верю в твою дружбу. В боевую дружбу, которая связывает нас с тобой. Это больше, чем любая другая связь. Я верю, что найду в тебе того брата, которого у меня никогда не было. Так как? Я прав?

— Да, Тоган.

Он ужасно хотел спать, возвращаясь в Запретный город на лохматом гнедом жеребчике. Седло плясало под одеревеневшей задницей, сновало вперёд-назад словно челнок. Он поплотнее запахнулся в плащ, кутаясь от влажного, до костей пробирающего ветра, но как только он немного согревался, глаза слипались сами собой, а засыпать ему не хотелось. Тревога никак не оставляла его. Стоило чуть расслабиться и смежить веки, как снова возникало туманное лицо Тогана, его изогнутые губы, искривлённые ненавистью.

Так, барахтаясь в трясине между явью и дремотой, Марко дотру- сил до Дальних ворот, с ужасом представляя, сколько ему ещё ехать до своих покоев по бесчисленным и гнутым улочкам, словно вены покрывающим тело дворца. Он начал тихонько мурлыкать любимую детскую песенку Пэй Пэй, которую она напевала, когда учила его правильно произносить катайские слова. Пэй Пэй… и тут сон на мгновение отступил, и Марко понял, что именно сейчас поедет к машине снов. Машина снов. Та лодка, которая отвезёт его к любимой, в страну, где всё возможно.Восемь.

туман-туман… туман… густое бледное полотно, подобное тому, что как фон используют в театре теней. Сплошная пелена, подобная той, что разливается под веками, стоит лишь прикрыть глаза или заплакать от извечного пыльного ветра. Туман… хочется вытереть его, как слёзы.

он стоял на краю пропасти, переполненной знакомым туманом, таким пухово-лёгким у поверхности и таким густым внизу, что на мгновение пропасть показалась ему гигантской чашей, полной кипящего молока. Эта неожиданная ассоциация удержала его от того, чтобы стремглав броситься вниз, он вдруг вспомнил детское чувство обожжённых губ, слишком торопливо прикоснувшихся к щербатому краю деревянной чашки. Марко осторожно протянул над поверхностью тумана ногу, почему-то вдруг оказавшуюся босой. Он задумался, пьян ли он сейчас, в этой яви сна, настолько ясной, что каждый туманный завиток казался словно выписанным краской по фарфоровой глади. Он чётко помнил, что покинул Тогана бухим в хлам, и чудом держался на лошади. Где -то над головой резким колокольцем прозвенели слова колдуна в облике алой танцовщицы, с издёвкой вопрошавшей: «Открыты ли сейчас твои глаза, молодой Марко?»

он встряхнул головой, прогоняя морок, легко вскинул руки, оторвался от края пропасти и поплыл над поверхностью тумана, с интересом разглядывая молочно-белые завихрения. Лететь было непривычно и страшновато, но скоро страх прошёл, уступив место юношескому интересу. Долго ли он так парил, Марко так и не понял, но ощущение вневременности происходящего полностью его захватило.

попытавшись несколько раз подняться повыше, чтобы понять, какая высота ему доступна, Марко ощутил что-то похожее на лёгкое удушье, но это его не пугало. Чем выше он поднимался от копошащей — ся живыми завитками глади тумана, тем чище и холоднее становилось пространство, в нём переставали играть такие живые и манящие туманные орнаменты, и Марка по мере увеличения высоты постепенно охватывал приступ страшной лени, словно его накрыли сразу десятью одеялами. Поднимаясь, он сразу начинал погружаться в пучину обычного сна, словно бы нырял туда, но только не так, как в воду, а наоборот — снизу вверх. Выпутываясь из сладких объятий обычного сна, Марко снова спустился к трепещущей поверхности тумана и некоторое время летел над нею, пытаясь разгадать в облачных пуховых струях какие-то намёки на знакомую реальность.

вытянув руку вдоль струящейся под ладонью влажной пелены, он попытался ощутить туман на ощупь, чтобы прогнать страх перед ожогом, так настойчиво всплывавший в его голове раз за разом. Туман оказался совершенно никаким, тёплым, как подогретое для ребёнка молоко. Единственное, что Марко смог точно различить, — это влажность, но и в этом он не был уверен до конца. Теперь, когда первый детский страх прошёл, Марко попробовал окунуть в туман лицо. Холодная, наблюдающая часть его сознания отметила, что совать в туман руку казалось страшноватым, а вот посмотреть, что прячется за молочно- белой пеленой, — не так боязно. «Странно. В обычном мире глаза гораздо ценнее рук», — пронеслась где- то вдалеке мысль, показавшаяся одновременно и своей, и совершенно посторонней. Но ведь во сне я смотрю не глазами, отчётливо подумал Марко и быстро окунул лицо в туман.

хор мириад голосов немедленно оглушил его. Сливавшиеся в многоголосый ветер, эти голоса ныли, стонали, звали, кричали, ревели, грозили, гудели, насыщенное ими пространство вдруг сгустилось до состояния желе, и куда бы Марко ни повернул голову, его преследовали раздирающие перепонки голоса неисчислимых духов. Мощь их оказалась такова, что они проникали даже не в уши, не в голову, а куда-то в середину тела. Их оказалось столько, что Марко ощутил себя винным мехом, который сейчас лопнет, не выдержав давления.