– Я скорее умру, чем допущу вас в себя.
Хоакин пожал плечами.
– Как угодно. Самоубийство тоже принадлежность Тени. Верно, Уоррен?
Он достал из-за спины нож и положил его рукоять на открытую ладонь Уоррена. Сжав его расслабленные пальцы, провел ножом по горлу Уоррена, изображая самоубийство. Показалась кровь, Глаза Уоррена раскрылись и снова закрылись, он слабо застонал и снова застыл.
Я вздрогнула в ожидании ощущения такого же прикосновения ножа к горлу, но его не было. Связь была разорвана, вероятно, потому, что я зашла слишком далеко ради его спасения. «И вообще, – подумала я, – все это больше не имеет значения».
Но под спутанными волосами Уоррена открылся один глаз. И моргнул.
«Нет, – я резко вдохнула. – Он
Я оглянулась на Аякса, но он смотрел на меня почти с восторженным выражением. С таким же выражением Хоакин продолжал постукивать по голове Уоррена. Я видела, как раскрываются алые полосы только что залечившихся порезов, и мне приходилось стиснуть зубы, чтобы сдержать поднимающийся изнутри гнев.
– Меня все время занимает один вопрос. Я должен тебя спросить. – Хоакин перестал мучить Уоррена. – Ты часто думала обо мне? Я имею в виду – о той ночи? О том моменте, когда я проник в тебя?
Я умудрилась зло отшутиться.
– Каждый раз, как затачивала карандаш.
Аякс рассмеялся. Глаза Хоакина превратились в щелки.
– Ну а я о тебе думал. – Он облизал губы. – Вспоминал, как ты просила пожалеть тебя. Знаешь, как менялся вкус твоей кожи, когда я входил, входил и снова входил в тебя. Словно невинность… скисала и гибла.
Я стиснула зубы, но не дрогнула.
– Что ж, теперь я выросла. Ты не найдешь и следа невинности.
Он пожал плечами.
– Все в порядке. Сильные нравятся мне больше. Как твоя мать. Она была очень вкусна.
Несмотря ни на что, сердце у меня подпрыгнуло.
– Ты лжешь.
Аякс снова рассмеялся.
– Хоакин играет с тобой. Ведь твоя мать добровольно пришла в руки Тени. Она не была похожа на тебя. Не делала различий между добром и злом. Потому что она
– Ты хочешь сказать, как твоя мать? – Я улыбнулась, видя, как он застыл. Обе пары глаз были упрем немы на меня. И поэтому только я заметила, как рука Уоррена крепче сжала нож, все еще лежавший у него не ладони.
– Не касайся моей матери!
– Твоя мать, которая была так плоха, что стала хорошей, – продолжала я, наблюдая, как его и без того бледное лицо становится совсем белым.
– Считаешь, ты лучше меня? Морально превосходишь, потому что ты так называемый агент Света?
И я неожиданно поняла, что он в этом не сомневается.
– Полусвета, – поправила я, стараясь не обращать внимания на пилящие движения ножа за спиной Хоакина.
– Я тебе уже говорил. В этом мире – в любом мире – нет ни добра, ни зла. Ты предполагаешь, что в тебе меньше зла, чем во мне, но на самом деле ты только слабее. Все дело в степени, понимаешь? И в знании того, в каком месте ты сломаешься.
Я качнула головой.
– Я заявила, что не верю в это. Мрачная улыбка скользнула по его лицу.
– А я утверждал, что заставлю тебя поверить.
– Хочешь на самом деле знать, во что я верю? – спросила я, делая шаг вперед. И я не только выигрывала время, чтобы дать Уоррену возможность закончить то, что он делает. Нет, я действительно хотела объяснить ему. Хотела, чтобы Аякс знал: между нами есть по меньшей мере одно существенное различие. – Тебя убивает желание увидеть, кем ты никогда не станешь. Чего старалась добиться твоя мать и не смогла. Ты уничтожаешь все, думая, что это сотрет ее предательство, заполнит тебя, сделает тебя цельным. Напротив, с каждой смертью ты все больше пустеешь. Тьма в Аяксе Сэнде отбрасывает все более длинную тень.
– Избавь меня от своей фальшивой праведности, – взревел он, брызжа слюной. – Ты не лучше меня! – Он показал на фойе. – Ты убила этих охранников, как бездомных собак. Не пытайся уверить меня, что тебе не доставляет наслаждение то, какую силу это тебе дало!
Я стиснула зубы.
– Эти охранники были новобранцами, а не невинными, и убийство перед их метаморфозой избавило меня от необходимости делать это позже.
– Откуда она это знает? – осведомился Хоакин, но Аякс не ответил. – Мы их замаскировали.
