зрелищ, ничего и не было нужно.
Помните поэму Некрасова «Кому на Руси жить хорошо?»? Вспомнили, кому? Не помещику, не купцу, не крестьянину и даже не царю, а «кабацкому ярыжке», на современном языке – «бомжу». У него нет никаких обязанностей перед обществом, равно как и общество ему ничего не должно, кроме бесплатного куска хлеба и рюмки водки.
Теодор Моммзен писал, что «по нравам и миросозерцанию между богатыми и бедными не было коренного различия: одинаковое ничегонеделание, одинаковое увлечение пустыми ничтожными удовольствиями царило в обеих группах, в каждой – в доступном для нее виде…»
Страсть к большим деньгам и немыслимой роскоши действительно достигла невероятного размаха, и об этом свидетельствуют все известные источники. Власть капитала стала доминировать во всех сферах общественной жизни, и стремление делать деньги спекулятивным путем притупляло у знати свойственные ее предкам острые инстинкты борьбы и завоеваний.
Здесь уместно еще раз обратиться к Моммзену: «В Риме господство капитализма дошло до предела. Везде капитализм одинаково, лишь разными путями, губит мир Божий, но в новое время пока нет ничего подобного тому, что было в свое время в Карфагене, потом в Элладе, наконец в Риме. И если человечеству суждено еще раз увидеть те ужасы, которые переживали люди около времени Цезаря, то такое бедствие постигнет род людской тогда, когда разовьется вполне то господство капитала, семена которого заложены в цивилизации Северо-Американских Соединенных Штатов».
Пророческие слова, если учесть, что многотомная «История Рима» создавалась Моммзеном в пятидесятые годы девятнадцатого века.
В целях минимизации такого расслоения по имущественному признаку Цезарь, в частности, запретил ростовщикам брать с должника более одного процента в месяц, а заемная сумма не должна была превышать стоимости половины земельного имущества кредитора, и ему приходилось, если он хотел делать деньги на процентах с крупных сумм, покупать прежде земельные участки, а это стимулировало земледелие. И тут Цезарь убивал сразу двух зайцев.
Кроме того, путем списания выплат по процентам он уменьшил сумму долгов, причем стоимость имущества должника определялась по довоенным – более низким – ценам. Тем самым общая сумма долгов снижалась на четверть. И все же должники и этим были недовольны, памятуя популистские посулы Катилины, а позже с подобными же законопроектами о полной кассации долгов выступали Целий Руф и Долабелла, пока Цезарь подавлял последние очаги сопротивления в Испании.
Что касается налогов, то наибольшее послабление получили провинции, и это было очень дальновидным шагом диктатора. Причем налогообложение было избирательным – те города и области, что поддерживали Цезаря во время гражданской войны, получали льготную поблажку, а те, что были на стороне Помпея, платили, наоборот, гораздо больше. Налоги со времен Цезаря собирались уже не откупщиками, а самими местными общинами и поступали прямым путем в казну.
Пополнялась государственная казна и путем конфискации имуществ богатых политических противников. Так же поступал в свое время и Сулла, но теперь отобранные деньги и богатства прямиком поступали также в карман государства, а не отдавались верноподданным приятелям из вельмож и родственникам, как при Сулле, и не проматывались в пьяных кутежах.
Что касается военной реформы, то в короткий мирный период каких-либо глубоких и серьезных преобразований в армии не произошло. Цезарь за десять лет беспрерывных войн сделал достаточно для укрепления ее боевого духа, дисциплины и боеспособности. Солдатам после триумфов, помимо денег и наград, был сокращен срок службы и повышено жалованье. Офицеры, попадавшие в армию из высших классов и зачастую покупавшие себе воинские звания, стали набираться теперь не по принципу сословности, а по профессиональной пригодности. А в этом у полководца был богатый опыт – он видел, что столичные маменькины сынки готовы в штаны наложить от одних россказней о бесстрашных и непобедимых галльских или германских воинах. А многие к тому же откровенно отлынивали от службы. Поэтому был введен закон, по которому нельзя было получить гражданскую должность и заседать в общинном совете, не прослужив трех лет в армии в офицерском чине или шесть лет солдатом. Кроме этого, нельзя было мужчине в возрасте от двадцати до сорока лет уезжать из Италии более чем на трехлетний срок, а сенаторским детям можно было покинуть Рим лишь в качестве сопровождающих полководца или иного высокого должностного лица.
Любопытно, что армия, сыгравшая решительную и главную роль в приходе Цезаря к верховной власти, в мирное время как бы перестает быть политическим инструментом его гражданского всевластия. В самой столице войск не было, этого не допускал закон, основные воинские контингенты были расквартированы в провинциях, а их насчитывалось целых двадцать три легиона. Еще шестнадцать легионов были набраны к весне сорок четвертого года для предполагаемого похода в Парфию. Таким образом, Цезарь являлся верховным главнокомандующим огромной армии, составлявшей в общей сложности тридцать девять легионов, а такого количества вооруженные силы Рима никогда не имели, и тем не менее на случай непредвиденных обстоятельств (вооруженный мятеж оппозиции, уличные беспорядки и так далее) у диктатора в столице не было вооруженной карающей опоры. И это более чем серьезный просчет для такого прагматичного и дальновидного политика, как Цезарь. Быть может, он надеялся на свой божественный ореол непобедимости и свою Фортуну, хранившую его от любых бед и напастей? На постоянную любовь народа, зачарованного мистикой его побед и задаренного добычей?
Излишняя самоуверенность, конечно, была ему присуща, и он в практическом смысле, вероятно, полагался на быстроту и стремительность своих хорошо обученных войск, но были, похоже, и внутренние причины психологического порядка. Усталость и одиночество, удел всех правителей, породили в нем равнодушие к собственной судьбе. Он даже отказался от личной охраны и ходил по городу и на заседания сената лишь в сопровождении ликторов, почетного эскорта, полагавшегося по должности. Когда ему говорили, что он тем самым подвергает свою жизнь опасности, он отвечал в том смысле, что лучше один раз умереть, чем все время бояться смерти.
Все последующие римские императоры со времен Августа содержали расквартированные в окрестностях Рима гвардейские части (так называемые преторианские когорты), памятуя о мартовской трагедии сорок четвертого года, к тому же преторианцы стали самым весомым козырем и решающим аргументом в борьбе за первое место в государстве.
В этом быстротечном грозовом ливне революционных нововведений Цезаря выделим еще и реформу римского календаря, бывшего, по словам Светония, «в таком беспорядке, что уже праздник жатвы приходился не на лето, а праздник сбора винограда – не на осень». Действительно, с современной нашей точки зрения дореформенный римский календарь был, мягко говоря, условным, и за пять веков разошелся с естественным ходом светил на шестьдесят семь суток, а человека, считавшего время на минуты, такое дряблое состояние календаря не устраивало. Поэтому Цезарь ввел вместо прежнего, лунного, календарь солнечный, составленный александрийцем Созигеном.
До реформы месяц в соответствии с лунным циклом составлял двадцать восемь, а иногда двадцать девять дней, соответственно двенадцать таких месяцев в сумме дней отставали от количества суток в солнечном году, и приходилось по временам прибегать к практике вставных месяцев, причем делалось это жрецами спонтанно и нерегулярно, приводя хронологию к путанице.
Юлианский календарь оказался на редкость стабильным и точным. За две тысячи лет набежало всего тринадцать дней. В нашей стране их единым взмахом пера, подобно Цезарю, отмел в восемнадцатом году двадцатого века Ульянов-Ленин. А Православная Церковь до сих пор живет по юлианскому календарю.
Коль скоро мы взялись рассказывать о календаре, просветим немного читателя о том, как вообще римляне обходились со временем и как его считали. Месяц делился на три неравные декады с названием календы, ноны и иды. Календы (отсюда и само слово «календарь») начинались по первым дням месяца, ноны – пятого или седьмого, а иды – пятнадцатого или тринадцатого, в каждом месяце по-своему, – так иды начинались пятнадцатого числа в марте, мае, июле и октябре. Сутки делились на светлую и темную части и были равны – по двенадцать часов, в летнее время дневной час длился час пятнадцать, а в зимнее он равнялся сорока четырем минутам, соответственно ночной час зимой был длиннее дневного.
Сейчас, к примеру, мы говорим, что вышли из дома в шесть часов вечера, а римлянин сказал бы «в первом часу ночи», и все понимали, что это было «во время от заката солнца до восхода вечерней зари». В обиходе были такие понятия, как «в то время, когда поют петухи», или «когда зажигают огни» и тому
