— К Джованетти. Я должен поговорить с этой девушкой до того, как мы встретимся с ней в присутствии короля, потому что при Его Величестве мы с ней не сможем объясниться.

— А ты знаешь, сколько сейчас времени?

— Это не имеет ни малейшего значения. Посол должен быть готов принимать посетителей в любой час дня и ночи.

Антуан уже выходил из двери, когда Тома схватил его за рукав.

— Погоди! Я пойду с тобой! Хочу быть уверен, что ты не наделаешь всяких глупостей.

Четверть часа спустя Антуан дернул колокольчик у посольского дома, заспанный голос осведомился, что нужно господам, после чего слуга отправился доложить послу, что два королевских офицера срочно желают переговорить с Его превосходительством.

Ворота распахнулись, и всадники въехали во двор. Слуга с факелом проводил ночных гостей по темному коридору до кабинета посла, и юноши остались ждать в удобно обставленной, но безликой комнате, предназначенной для череды постоянно сменяющихся хозяев. Филиппо Джованетти появился спустя недолгое время. Он был еще в дорожном костюме и не скрывал, насколько обременителен для него этот несвоевременный визит нежданных гостей.

— Господин де Сарранс? Господин де Курси? Могу я узнать, что привело вас ко мне в столь поздний час? Я только что приехал...

— Я знаю, — подхватил Тома. — Я как раз ужинал в «Терновом венце» и видел, что вы приехали. Прежде всего примите наши искреннейшие извинения за весьма неподобающее вторжение, но мой друг хочет сообщить вам нечто крайне важное до того, как вы увидитесь с Его Величеством королем.

— Неужели ваш друг онемел и доверил вам труд говорить вместо него? — осведомился посол с ноткой высокомерного пренебрежения, которая не ускользнула от Антуана.

— О себе я буду говорить сам, — тут же заявил молодой де Сарранс с той же ноткой высокомерия. — Господин де Курси наблюдал, как вы сопровождали карету, и я поспешил с вами встретиться, чтобы побеседовать относительно персоны, прибывшей в этой карете.

— Продолжайте, — ободрил его Джованетти, в глазах которого загорелись насмешливые искорки.

— Я знаю, что по просьбе Ее Величества королевы вы приняли на себя тяготы путешествия во Флоренцию, чтобы привезти оттуда некую девушку... которая предназначается мне в жены. Но прежде, чем мы будем представлены друг другу в присутствии короля или королевы, а возможно, и их обоих, я хотел бы заранее известить вас, что меня хотят принудить к союзу, противному моему сердцу, поскольку я люблю другую девушку, которая соизволила дать обещание стать моей супругой. Мой отец не желает меня слышать... Думаю, что и король не пожелает. Но я ни за что не хотел бы ранить прилюдно нежное создание, проделавшее такой долгий путь ради того, чтобы приехать сюда. Поэтому мне кажется, что для всех нас было бы лучше, если бы отказ исходил от нее, а не от меня. Мы с ней никогда не встречались, и у меня нет никаких оснований ей понравиться...

Не привыкший к долгим речам, Антуан остановился, чтобы перевести дыхание. Итальянский посланник отвернулся, желая скрыть невольную улыбку, и несколько раз кашлянул:

— По какой причине вы решили, что в карете находится мадемуазель Даванцатти?

— Де Курси заметил ее. Кажется, она была очень недовольна и...

— Он вам ее описал?

— Нет, сударь, не сказал ни слова.

— Почему же вы не стали описывать невесту, господин де Курси? — поинтересовался посол.

— Простите, господин Джованетти, но я подумал, что в этом нет никакой необходимости, поскольку де Сарранс все равно не собирается на ней жениться. Кому нужны лишние неприятности? — добавил он неизвестно к чему относящуюся фразу. — Дама была в карете одна. И вы называли ее мадонна Даванцатти.

— Да, в самом деле, так оно и было. И вы прекрасно сделали, что доверились мне, господа. Я не замедлю сообщить о вашем посещении... и о выраженных вами чувствах донне Лоренце. Мы с ней вместе подумаем, как лучше вести себя при возникших обстоятельствах, не разгневав при этом Их Величеств. Доброй вам ночи, господа.

— Я никогда не сумею достойно отблагодарить вас, Ваше превосходительство, — произнес счастливый Антуан, низко кланяясь. — Вы вернули меня к жизни.

— Я только попробую, господа, только попробую.

Антуан, вскочив в седло, почувствовал, что беспросветный мрак рассеялся. Разумеется, отец придет в ярость, но зато он сам обретет возможность жить тихо и счастливо со своей нежной подругой, о которой так долго мечтал. И все обошлось без больших усилий. Флорентиец, похоже, очень славный человек.

И тут же он повернулся к своему спутнику, задав ему неожиданный вопрос:

— В самом деле, — спросил он, — почему ты мне ни слова не сказал, какова путешественница? Она действительно хороша собой?

— Ничего подобного! Урод уродом и невероятных размеров. Страшна, как смертный грех, и к тому же гораздо старше, чем о ней говорили. Теперь понятно, почему самое большое богатство во Флоренции, после дома Медичи, разумеется, до сих пор не нашло себе господина. Если бы Джованетти отказался тебя выслушать, я бы тебя предупредил.

— Однако это странно! Если она крестница королевы, ей не должно быть больше... Давай-ка посчитаем! Марии де Медичи сейчас не больше тридцати шести лет...

— Она могла стать крестной матерью еще в колыбельке. Ты же знаешь, в княжеских домах такое случается.

Де Курси вздохнул и заговорил с большим воодушевлением.

— Впрочем, что такое красота, как не наше умонастроение? Девушка может казаться красавицей одному и совсем не нравиться другому. Права старинная поговорка: «На вкус и цвет товарищей нет».

— Совершенно с тобой согласен, тут и спорить не о чем.

— Вот именно. Но, кстати, я бы на твоем месте не слишком радовался.

— Почему это?

— Да потому что совершенно неизвестно, захочет ли эта девица вернуться несолоно хлебавши обратно во Флоренцию со своими деньгами. Ты ведь можешь ей и понравиться. Ты совсем не дурен собой, дорогой мой!

— Не преувеличивай. Я не Аполлон, к тому же ты сам только что сказал, что «на вкус и цвет...». Но не беспокойся, я постараюсь быть как можно более неловким и неуклюжим.

Некоторое время приятели ехали молча, потом Тома снова вздохнул и подвел черту под их беседой.

— В общем, поживем — увидим. А сейчас срочно в постель! Не знаю, как ты, а я умираю, как хочу спать.