жизни, но я еще засыпая знал, что следующий день будет не легче.

Рано утром мы ушли из замка, и направились не куда-нибудь, а в больницы, приюты и другие места, где меня все знали и помнили. Причем я шел совершенно открыто, с гордо поднятой головой, а Гоб за мной тенью скользил. Если это страшилище перекошенное можно тенью назвать. С приходом новой власти все мои сбережения, естественно, оказались разграблены, все мое имущество конфисковано, но мне оно и не нужно было. Люди, к которым я приходил и которые узнавали во мне 'исполнителя последнего желания', не просили золотых гор или райских садов. Пришли тяжелые времена, и желания стали проще. Особенно меня поразила одна мать, попросившая, всего лишь, накормить ее детей. Я пообещал не просто их накормить, а и позаботится, чтоб с ними и дальше все было в порядке, после чего счастливая мать умерла, одарив меня очередной порцией жизненной силы.

Я вообще давно хотел составить, как в компьютерных играх, в которые играл в детстве, этакую 'шкалу магии', где как-то численно описать свой внутренний резерв 'маны', сколько мне приносит одна добровольная жертва, сколько нужно на то или иное заклинание, сколько я могу черпать из собственных резервов. И так далее. Но так до сих пор и не получилось. Как обычный человек не может сказать, сколько калорий он получил во время обеда, так и я не мог оценить, сколько в меня вошло магии. Чувствую, что 'сыт', а других инструментов, кроме интуиции мага, тут еще никто не смог придумать. Ахим говорил, 'если ты думаешь, что твоих сил хватит только на дюжину заклинаний, то ты не никогда не станешь аршаином'.

Долго мне, естественно, работать не дали. Может даже никто не доносил, просто меня еще на прошлый день хоть кто-нибудь да должен был опознать, а тут я появился в местах, где меня знал каждый, да еще и занимаясь своим прежним делом. Понятное дело, что поползли слухи, которыми по долгу службы обязаны были заинтересоваться 'истинные стражи Латакии'. Так и вышло. Буквально через несколько часов в палату, где я беседовал с очередным больным (по-моему это был молодая зеленокожая девушка, умиравшая от многочисленных побоев, но точно не помню), ввалились солдаты, которые нас с Гобом схватили и увели. То есть условно схватили. Они сделали вид, что нас поймали, а мы - что поймались. То есть меня бы они может и схватили, но Гоб решил по-своему, а спорить с озверевшим улыбающимся гоблином, размахивающим двумя ятаганами, никто не рискнул. Да мы и не сопротивлялись, только попросили, чтоб нас, прежде чем в темницу кидать, на встречу с 'учителями' доставили.

Я был уверен, что Беар и Яул захотят лично поговорить со мной, и не ошибся. Бывшие магистры и шираи, а ныне духовные наставники 'учения', согласились нас принять. Причем, судя по всему, и мое появление в городе, и открытое желание поговорить с ними стало для 'учителей' полной неожиданностью. Не скрою, и для меня тоже - еще менее суток назад я и сам не думал, что так поступлю.

- Что ты хотел нам сказать, приспешник шираев? - спросил меня Беар, когда мы остались наедине. То есть условно наедине. Два на два - 'учителя', Гоб и я.

- Оставь эту риторику, Беар, - отмахнулся я. - Я пришел не как враг, и кому, как не тебе, знать об этом. Неужели ты забыл меня?

Беар задумался, но наконец в его глазах мелькнула искра узнавания.

- Да, я вспомнил - ты один из тех шаинов, приспешников шираев, которые прошлым летом шли в Пограничье, что там предать…

- Оставь, Беар! - остановил я 'учителя', пока он сам себя не завлек своей риторикой. - То, что было, прошло. Ты тогда тоже был шираем, но ведь теперь ты осознал свою ошибку? Помнишь те слова, что ты мне сказал во время нашего похода? 'Была б моя воля, я бы отказался и от того, чтоб меня величали шираем - я просто человек, но мир пока еще не готов к этой простоте'. Это ведь твои слова, тогда я их еще не понял, и только недавно до меня дошла вся глубинная суть этой мысли. Ты ведь еще тогда, когда не осознал истинной сути шираев, уже был готов отказаться от этого постыдного знания, став простым человеком.

- Да, это мои слова, - подтвердил Беар, скорее даже не мне, а Яулу, который с интересом вслушивался в нашу беседу. - Но я помню и другое. Я помню, что ты был вместе с вождем предателей Иссой и его подлым слугой Жаном-Але, позорящим звание араршаина.

- Беар, - ответил я, - ты ведь умен - ты не можешь не понимать, что у меня не было другого выхода. Но ты не можешь не знать, что я не остался с ними, смотреть, как они в Пограничье пьянствуют, вместо того, чтоб готовиться к нападению врагов. Беар, я ведь помню, что ты от всей души хотел поднять всю Латакию, чтоб остановить врагов - а вместо этого Исса и Жан-Але остановили тебя, и сами полегли, и не смогли остановить врагов. Яул, - у меня были и для него слова, - я знаю, что ты был лучшим магистром Воинов Пограничья, а стоило занять предателю Иссе этот пост - и все, что ты творил годами, рухнуло в один миг. Я ведь только что из Пограничья, и видел, что враги прорвали границу. Трусливые шираи заперлись в замках, даже не вспомнив о своем народе, а тот, кто призван был ими командовать, бежал сюда, чтоб встретить достойный конец.

- Да, все так и должно было случиться, - ответил мне Яул. - Только мы с Беаром и служили Латакии, а не своей гордыне, за что и поплатились, пока наконец не открыли людям истину.

- Не только вы, - горько вздохнул я, - не только вы были обмануты шираями, и не только вы потеряли то, что имели, о их вине. Вы лишились лишь званий и заслуженной славы, а столь благородным людям не стоит скорбеть о такой мелочи. Я же потерял по их вине нечто большее. Послушайте мою историю.

После чего я в очередной рас пересказал свою жизнь в этом мире. С того момента, как меня на дороге встретил ширай Хомарп. Я рассказал, как он был груб с нами, со мной и Авьен, как мы вынуждены были бежать и скрываться. Как Хомарп преследовал нас и угрожал смертью сыновьям моего друга Норру, который рискнул нас спасти. Я рассказал, как мы с Авьен выучились магии, а когда нас погнали из магической школы - пошли в услужение к шираю Кесарру, чтоб удовлетворять любые его прихоти и прислуживать во время грандиозных попоек, которые он устраивал вместе со своими приспешниками. Я рассказал, как меня и мою даву погнали на войну, не спросив нашего желания, рассказал, как затуманил мои мысли араршаин, отдав в услужение своему приятелю-Хомарпу. Рассказал о том, как мы приехали в Хонери, где выполняли любые прихоти ширая, не осознавая того, что нас используют, как рабов. И о своей службе в Совете, куда меня затащили обманом и угрозами, я тоже рассказал. Рассказал о зиме, когда я, невзирая на все сложности, помогал простым людям, ничего не прося в замен.

- Но тогда еще мои глаза были закрыты, - говорил я, - и лишь весной я смог прозреть. Именно весной, волею судьбы, я встретил своего старого друга, Норра, человека, который не побоялся гнева шираев и спас нас с Авьен в первые дни. Мы встретились, и как не пытались враги омрачить нашу дружбу ложными речами, это была встреча старых друзей, на которой мы говорили искренне и душевно. Норр рассказал мне все о новом учении, тогда я еще пытался спорить, я не верил, что ложь может быть столь масштабна, и сети обмана столь глубоко опутать всю Латакию. Мы расстались с Норром как друзья, но когда я вернулся домой, произошло то, что я даже не мог представить в страшном сне. Ширай Хомарп, чувствуя, что время его приходит к концу, понимая, что конец власти шираев неизбежен, решил спастись, ударив меня по самому ценному - по моей любимой, даву Авьен. Он похитил ее и тут же ринулся прочь из города. Беар, Яул - я повторюсь еще раз - вы потеряли лишь титулы и славу, я же по вине ширая потерял самое ценное, что у меня было в этом мире - мою любовь. Я знал Авьен, она была настоящей даву, а даву никогда не оставит добровольно своего шмона. Ее увезли силой, в порыве гнева я бросился прочь из города, бросив предательский совет и все, что имел, но так и не смог их нагнать. Там, в дороге, судьба свела меня с Гобом - он сам может рассказать о своей жизни и о том, сколько зла причинили ему шираи. Мы были в Пограничье и видели, как шираи трусливо прячутся по замкам, а враги несметными ордами рвутся в Латакию. Уже тогда я окончательно понял всю глубинную суть учения, и отправился назад, в Хонери, где вчера пришел на казнь дважды предателя Иссы - он предал не только те слова и клятвы, которые давал как ширай, он предал самих шираев, трусливо бросив их в обреченном Пограничье и бросившись сюда, на запад, в пустой надежде спасти свою бессмысленную жизнь.

Я видел, что с каждым моим словом недоверие ко мне со стороны 'учителей' постепенно сменяется радостью. Еще бы. Ведь я не просто говорил то, что они хотели услышать - я не лгал, лишь слегка искажая акценты - а у них теперь появилась огромное количество новых аргументов, свидетельствующих о гнете шираями простого народа и их преступной натуре. Я был уверен, что скоро история с 'невинной девой, похищенной из объятий любимого вероломным шираем', станет обязательным пунктом в агитационных речах. Я не знал точно, что слышали обо мне эти два человека, а они наверняка должны были слышать немало, ведь среди бывших советников были и их люди, но что бы они не знали - меня нельзя было поймать