серьги, на руках и на шее блестели украшения. Несмотря на жаркий летний день, на плечи посетителя была наброшена шуба, крытая пунцовым бархатом, что свидетельствовало об официальном характере визита.

Успевший за долгие годы повидать много здешних греков, капитан понял: раз человек разоделся в пух и прах, значит, пришел по важному делу, хочет о чем-то договориться.

И Франц не ошибся. Предложение, сделанное ему стариком с кустистыми бровями, выглядело исключительно заманчиво.

— Хочу семью в Петербург перевезти, — сказал старый грек, изучая цепким взглядом лицо Лермана. — Новая столица, новая жизнь. Будем счастья на севере искать, а то сюда скоро война придет.

— Но корабль не предназначен для перевозки людей, — на всякий случай предупредил капитан. — Будет неудобно. Сколько вас человек?

Но старик только презрительно усмехнулся в ответ, давая понять, что вопросы удобства его семью особо не беспокоят.

— Главное, груз у нас большой, — сказал он. — Вещей много, добра всякого накоплено. Жалко бросать. А люди доплывут, что им сделается.

Брать на борт людей или груз, чтобы не гонять судно порожняком, никогда не запрещалось. Капитан знал, что это только приветствуется. В особенности его заинтересовала цена вопроса: старый грек не колеблясь предложил сто рублей. За сто золотых рублей в Петербурге можно было купить совсем неплохой дом. Плохонький стоил двадцать…

«Пятьдесят отдам в Коммерц-коллегию, — сразу решил Лерман. — Скажу, что за такую цену и договорились. А на оставшиеся пятьдесят можно вырастить и обучить маленького Готлиба. Вот и выйдет отличная экономия».

В тот момент Франц вдруг вспомнил, что у Катарины может родиться и девочка. Ну так что ж? Пусть девочка: ее не нужно учить и тратиться на учителей. А эти пятьдесят рублей тогда пойдут ей на приданое к свадьбе…

Семейство греков-переселенцев оказалось большим. Когда на палубу поднялись восемь мужчин и двенадцать женщин, не считая кучи черномазых детишек, Франц Лерман пожалел о том, что согласился на сто рублей в оплату за перевоз. За такую прорву можно было запросить и побольше. Впрочем, особых претензий у новых пассажиров не было: они легко и быстро разместились в пустующем трюме.

Вскоре оказалось, что глава семейства не шутил насчет багажа — четыре громадных сундука из дуба втаскивали на борт при помощи лебедки, а затем шесть человек, надрываясь, затаскивали в трюм.

Пристально наблюдавший за погрузкой капитан отметил про себя, что в сундуках отнюдь не одежда или посуда. Наметанный глаз правильно оценил содержимое сундуков по их тяжести — внутри явно были камни либо металл…

Шхуна отдала швартовы, и таганрогская гавань начала медленно отдаляться. Наполненные ветром паруса гнали корабль в открытое море. Когда опасность разбиться о прибрежные камни миновала, Франц Лерман передал штурвал рулевому и позволил себе задуматься.

А кого он, собственно говоря, везет в Петербург?

Греческое семейство из Таганрога, это понятно. Много разных людей едут сейчас в новую столицу России. Едут немцы, голландцы, англичане… Да вот и сам Франц Лерман переселился в Петербург совсем недавно. У каждого свои цели. Греки, например, спасаются от предстоящей войны между Россией и Турцией — так они сказали. Что ж, это резонно: через некоторое время в этих краях и впрямь будет жарко.

А что в сундуках?

Всю свою жизнь Лерман смотрел, как грузят различный багаж на корабль, и мог по виду определить, каков вес того или иного предмета. В четырех сундуках были камни либо тяжелое железо, он мог бы поклясться.

Зачем мирным переселенцам таскать через моря-океаны камни и железо?

Некоторое время капитан тщательно обдумывал этот вопрос и пришел к неприятному для себя выводу.

— Меня пытаются обмануть, — сказал себе Франц с недоумением и покачал седой головой. — Эти греки почему-то решили, что я дам себя провести.

Может быть, его пассажиры — контрабандисты? Но капитан перевидал на своем веку немало самых разных контрабандистов. Нет, контрабандисты действуют иначе и уж по крайней мере не возят за собой жен и детей.

Или в сундуках спрятано оружие? Тогда эти люди — государственные преступники. Но нет: опять же дети и женщины путали всю картину…

На второй день пути, когда до Босфора остались сутки, Лерман принял решение. Он вызвал к себе штурмана Готфрида Зауэра — молодого человека с косящим правым глазом и выражением лица как у крысы.

— Оружие в порядке? — осведомился капитан, доставая из стенного шкафчика квадратную бутыль с черным и тягучим, как смола, ромом — признанным морским напитком.

Ружей на борту шхуны было по числу членов экипажа — двадцать два. Четырнадцать матросов и восемь членов командного состава имели возможность вооружиться при нападении пиратов. Ружья и боеприпасы хранились в запертой каморке рядом с каютой штурмана и его помощника, обязанных следить за их сохранностью и состоянием.

Готфрид Зауэр косым глазом проследил за движениями капитана и почтительно принял из его руки пузатый стаканчик зеленого стекла, наполненный ромом.

— Что-нибудь случилось? — негромко спросил он. — Пассажиры?

Капитан уже успел понять, что штурман у него в этом рейсе косой, но неглупый. Может быть, он тоже заметил неладное…

— Раздайте командирам ружья, — сказал Франц, загибая пальцы и перечисляя. — Боцману, младшему боцману, старшине и корабельному плотнику… Еще парусному мастеру и канониру. Все, хватит. Зарядите ружья и будьте наготове.

Капитан знал, что делал. Море есть море — тут всякое случается, и нужно предусмотреть любую неожиданность. В открытом море нельзя доверять даже собственному экипажу, который может взбунтоваться в любую минуту. Что уж говорить о каких-то греках…

Штурман через несколько минут доложил о готовности, и Лерман приказал привести к нему главу греческого семейства.

— Что в ваших сундуках? — прямо спросил он, когда старик предстал перед ним в низкой и тесной каюте.

— Наши вещи, — пожал плечами грек, непринужденно почесывая длинную седую бороду.

— У вас очень тяжелые вещи, — мрачно заметил Франц, не предлагая гостю сесть. — Мне нужно увидеть, что там у вас внутри. Я отвечаю за корабль, и это мое право.

— Что беспокоит капитана? — вкрадчиво проговорил старик. — Разве мы не договорились о цене? Разве капитан не получил половину денег вперед?

— Ты должен показать мне, что у вас в сундуках, — упрямо повторил Лерман. — Впереди проливы — Босфор, а потом Дарданеллы. Будет турецкая таможенная проверка, я обязан лично удостовериться, что с грузом на моем корабле все в порядке.

Неожиданно Франц заметил, какие интересные глаза у старика — черные, как дьявольская бездна, и очень-очень глубокие. Как будто смотришь в ад…

— Многочтимый капитан собирается предъявлять груз турецкой таможне? — низко поклонившись и пряча издевательскую усмешку в бороде, осведомился старик. — А по пути в Таганрог многочтимый капитан тоже показывал свое судно и груз туркам? Они видели пушки и ядра?

А вот этого капитан Франц Лерман не любил! Таких разговоров и ухмылочек он не собирался прощать никому. Если он взял на борт греческих переселенцев и принял от них деньги, это еще не означает, что они могут разговаривать с ним в таком тоне.

Он резко встал. Раньше в такие минуты Франц вскакивал быстрее, а теперь не то — спина болит. Но все равно получилось достаточно резво. Схватил старика за окладистую бороду и сильно дернул книзу, так