невозможно.

До Маллии я как-то доехал, но когда, следуя карте, углубился в горы центральной части острова, пот начал заливать мне глаза. На многих участках местных дорог две машины не могут разъехаться. С одной стороны скала, с другой — обрыв, и если две машины встретились, то одной из них нужно сдавать назад до километра и застывать на пятачке где-нибудь на краю пропасти. А если сзади едет следующая машина?

Наверное, местные водители привыкли к подобным вещам, но без серьезного навыка ездить таким образом — сущее наказание.

К тому же с каждым километром пути места вокруг становились все глуше и безлюднее. Дороги вьются по горам, уводя в сторону от морского побережья, где много людей и где кипит жизнь. В этом отношении Крит напомнил мне Россию, где большие города похожи на европейские и американские — высотные дома, потоки машин, сверкание офисных и магазинных витрин. А стоит отъехать подальше, как начинаются безлюдные деревни, бездорожье, нищета, и люди уже плохо понимают, что такое Интернет…

Пейзаж был живописный: пасущиеся на горных склонах стада овец, выжженная солнцем земля и редкие деревушки с белыми домиками, притулившимися между скал, — все это немедленно вызывало ассоциации с лирическими кадрами из «Крестного отца», где Майкл Корлеоне бродит по Сицилии, и со старым эротическим фильмом «Греческая смоковница», на который в начале девяностых ломился в видеосалоны бывший советский народ.

Дорога требовала постоянного напряжения, но голова при этом оставалась свободна — ведь за рулем человек использует не мозг, а рефлексы, нервную систему. Я неотрывно думал о Зое. Неужели я ошибся, утратил нюх? Ведь я общался с этой девушкой дважды, и в последний раз между нами даже пробежала какая-то искра, большая, чем просто взаимопонимание и приязнь. Она сама шла на контакт со мной, мне казалось, что она открыта и искренна.

И что же получается? Из слов Корзунова выходило, что Зоя — совсем не та, за кого себя выдает, и не такая, какой хочет казаться.

Тайные встречи с неким греком, а затем скоропалительный отъезд вместе с ним сюда, в Грецию. Точнее, на Крит, в чем я ни минуты не сомневался. Все это свидетельствовало против нее. Неужели она имеет отношение к гибели Димиса?

Конечно, при моем опыте не приходится сомневаться в коварстве и злобном хитроумии человеческой породы. Всякое уже видел, но сейчас я был обескуражен. Какую изобретательность и актерское дарование нужно иметь, чтобы столь долгое время не вызывать в отношении себя никаких подозрений! Ведь Зое удалось водить за нос даже уголовный розыск, и это при том, что она была тем самым человеком, который обнаружил мертвое тело. А в милиции очень любят таких людей — они первые кандидаты на задержание и предъявление обвинения в убийстве.

И я тоже попался на ее удочку. Наверное, подпал под влияние женских чар…

«Но какие у Зои были мотивы для убийства? — спрашивал я себя и сам же отвечал: — Да какие угодно. Откуда мне сейчас знать? Научная зависть, ревность, мало ли еще что».

Меня очень смущал незнакомый грек, с которым она секретно встречалась и с которым вскоре должна была объявиться здесь. Какова его роль в этой истории?

— В любом случае, — сказал я себе с тяжелым вздохом, — мы скоро увидимся, и я смогу задать Зое свои вопросы. Вот только успею ли?

В том, что мы очень скоро увидимся, я не сомневался ни минуты. Но где и при каких обстоятельствах?

Один раз я остановился. Увидев по карте, что до нужной мне деревни уже близко, я свернул к одиноко стоявшему дому, на крыше которого было написано «Таверна». Здесь мое появление вызвало ажиотаж: никто не ожидал внезапного посетителя.

Это был обычный частный дом, в котором жили большая семья, а также много разных животных, начиная с собак и заканчивая козами и свиньями. Перед домом в тени плодовых деревьев стояло два столика, за один из которых мне было предложено сесть. Разговаривал со мной сам хозяин — толстый небритый грек в расстегнутой до пупа рубашке и с зубочисткой во рту.

— Кали мера, капитано! — приветствовал он меня, и я даже вздрогнул: откуда этот житель гор может знать о моем милицейском звании? Только через мгновение я догадался, что «капитано» — просто вежливое обращение к незнакомцу.

Мусака — сытный омлет с овощами, запеченный в тяжелой чугунной сковородке, и густой кофе с сильным ароматом корицы стали моим ленчем. Все время, пока я ел, хозяин молча сидел на крыльце дома и наблюдал за мной. Наблюдал без всякого интереса, просто для развлечения и для порядка. Приняв заказ, он больше не сдвинулся с места. Обслуживали меня откуда-то взявшиеся две женщины — старая и молодая, в длинных крестьянских юбках и в черных платках. Они сновали бесшумно и проворно, постоянно кося глазами в сторону хозяина. Можно было догадаться, что это — его жена и дочь.

Греция — наполовину восточная страна, в которой, как и в России, большая часть населения еще не знает, европейцы они или азиаты. И если в городах полно девушек в самых откровенных нарядах, пьющих коктейли с сигаретой в зубах и отплясывающих на дискотеках, то в ста километрах от этих же самых городов царят совсем другие нравы. Безмолвные женщины с натруженными руками, повязанные платками до самых глаз, — покорные жены и дочери. Мир, где все еще властвует домострой и куда не заглядывают шустрые корреспондентки журнала «Вог»…

Оценив эту ситуацию, я даже не пытался разговаривать с обслуживавшими меня женщинами. Впрочем, они скорее всего не умели говорить по-английски. Зато хозяин в конце концов задал мне вопрос. Ему надоело молча разглядывать меня, и он спросил:

— Далеко едешь? — И, услышав, что в Сарандаки, удивленно поднял седые кустистые брови: — Зачем?

— Ищу Евдокию Канделаки, — ответил я. — И Анастасию Лигурис. Вы их знаете?

Ответом мне было молчание. Хозяин удивленно посмотрел на меня, затем оторвал взгляд.

— Лигурис? — переспросил он. — Такой фамилии я не знаю.

— Эта женщина была женой человека по фамилии Лигурис, — пояснил я. — Они давно развелись, может быть, она взяла себе другую фамилию. Но зовут ее точно Анастасия.

Подумав, что это может быть полезным, я достал из кармана обе фотографии и показал их греку. Тот взглянул на них и быстро отвел взгляд.

— Зачем тебе они? — спросил он с деланным равнодушием, но явно заинтересованно. Теперь он уже открыто меня разглядывал.

— Вы их знаете?

— Конечно, знаю, — пожал хозяин плечами. — Сарандаки совсем близко отсюда. Но Анастасия Коралис умерла. Вы не знали об этом?

— Откуда мне знать? — буркнул я. — Давно она умерла? И от чего?

— От болезни, надо полагать, — хмыкнул грек и покачал головой. — А что вам от нее надо?

В эту минуту я заметил, как напряженно застыли на месте обе женщины. Может, они и не понимали английского, но, услышав имя Анастасии Коралис, замерли и уставились на меня.

Решив, что в данном случае мне нечего особенно скрывать, я ответил:

— Дело в том, что Анастасия была матерью Димиса Лигуриса, а Евдокия, — я ткнул пальцем в снимок девушки, — была его подругой.

Хозяин призадумался. Видно было, что он обескуражен и не знает, как себя вести. Что-то в моих словах вывело грека из душевного равновесия.

— Димиса, — повторил он задумчиво. — Ты говоришь о сыне Анастасии? Ты его друг?

— Димис Лигурис, сын Анастасии, убит в прошлом месяце, — сказал я. — И я приехал, чтобы найти людей, которые хорошо его знали.

Старшая из женщин вдруг заговорила — громко и быстро. Она что-то раздраженно спрашивала у хозяина дома. Он отвечал — сначала неохотно, а потом все больше заводясь. Началась перепалка, смысла которой я не понимал.

— Ты полицейский? — наконец спросил хозяин, обернувшись ко мне. — Интерпол?