Я поочередно брал в руки один лист за другим и тупо пялился на мелкие совершенно непонятные значки.

— Это и есть то самое письмо А, — пояснила Зоя.

В ответ я лишь раздраженно пожал плечами:

— Что мне письмо А, если я и письмо Б читать не умею? Я не авторитет в этих вопросах.

— А вот Саул Аронович — авторитет, — заметила моя собеседница. — И он даже представить себе не мог, каким путем Димис мог проникнуть в тайну письма минойцев. Потому и считал Димиса шарлатаном.

Ага, я уже во второй раз услышал это слово применительно к покойному Димису.

— А вы? — спросил я. — Вы, Зоя, тоже считаете Димиса Лигуриса шарлатаном?

— Нет, — после короткого молчания ответила девушка и упрямо тряхнула волосами. — Нет, — повторила она. — Я много думала об этом и раньше, а особенно в последнее время, уже после смерти Димиса. Он не обманывал нас. Он действительно мог читать эти письмена. Не знаю, как и почему, но я ему верила.

Видимо, собственная горячность смутила девушку. Она спохватилась и вскочила на ноги.

— Я совсем забыла вас угостить, — пробормотала она. — Извините, Олег. Что вы будете пить? У меня есть водка и вино. Вино хорошее, испанское.

Я невольно усмехнулся. Вспомнилось, как меня угощал Гимпельсон со своей Аней и чем это чуть было не закончилось. Аня — миниатюрная, с пронзительно-белой тонкой кожей и черными волосами, похожая на котенка. Как соблазнительно она вертелась на ковре!

Зоя была совсем не похожа на нее. Довольно крупная блондинка ростом почти с меня — а я все-таки метр восемьдесят, — стройная, с золотыми волосами, делающими ее похожей на кляйстовскую Пентезилею. Почему-то именно эти длинные волосы, обрамляющие лицо с правильными чертами, и наводили на мысль о предводительнице грозных амазонок.

«А ведь такая ассоциация не случайна, — подумалось мне, пока Зоя, отойдя к бару в углу комнаты, колдовала над подносом. — Научный сотрудник Эрмитажа, аспирантка исторического факультета, а при этом что-то неуловимое выдает в ней женщину сильной страсти, гордости, деву-воительницу…»

Поосторожнее надо быть, Олег. Поаккуратнее. Это тебе не худосочная Аня с ее назойливыми соблазнениями. У этой может и получиться.

Хотя зачем ей это? Две недели назад убит ее любовник. Судя по ее же словам — отличный любовник.

А я тут при чем? Частный детектив, невыразительная личность. Ничего толком не знаю о минойцах. Неинтересно…

Зоя вернулась к дивану с вином. Я рассмотрел этикетку на бутылке — «Фаустино Пятый». Что ж, совсем неплохо. Серия «Фаустино» — одна из лучших, выпускаемых фирмой «Риоха».

Пока девушка с подносом в руках шла ко мне через комнату, я сумел как следует рассмотреть ее облаченную в джинсы и топик фигуру. Мы встречались второй раз, и во второй раз я был потрясен ее красотой. Таких научных работников не бывает!

Большой бюст при узкой талии — мечта эротомана! А ноги? Такие ноги должны ходить по подиуму! Почему модельным агентствам не приходит в голову заглянуть в пыльные кабинеты Эрмитажа? Они бы спорили между собой за право подписать контракт…

Я вспомнил фотографию, которую недавно дал мне Константинос Лигурис. Димис на ней выглядел очень презентабельно. Настоящий красавец, да еще утонченный. Он был любовником этой женщины. Боже, уж не ревную ли я?

В этот момент я заметил, что Зоя смотрит на меня в упор и на лице ее играет странная улыбка. Может быть, она догадалась о моих мыслях? Даже не догадалась, а почувствовала?

Испытав мгновенную неловкость, я лихо отпил из бокала красного вина.

— Скажите мне вот что, — сухо спросил я, старательно отводя взгляд от ног сидевшей рядом девушки, — если Димис интересовался минойской письменностью, то почему приехал для этого в Петербург? Я охотно верю, что профессор Гимпельсон — крупное светило в науке, но ведь и в других странах есть знаменитые ученые. Наверное, логичнее было бы поехать на Крит, где жили любезные его сердцу минойцы, а не в далекую северную Россию?

— Димис и приехал с Крита, — спокойно ответила Зоя, по-прежнему не сводя с меня глаз. — Он вообще прожил на Крите половину своей жизни.

— Но он — британский подданный, — напомнил я, слегка растерявшись от неожиданности, — его отец живет в Лондоне…

— Так что же из этого? — пожала она плечами. — С отцом Димис жил лишь в отдельные периоды своей жизни. Его мать — гречанка с Крита, так что Димис много времени проводил с ней. Закончил университет на Крите. Его родители — в разводе.

Зоя допила вино в своем бокале и решила наконец ответить на мой главный вопрос.

— Дело в том, — сказала она, — что в Петербурге хранится довольно много минойских надписей. Часть из них — в Эрмитаже, где я работаю. Димис приехал сюда для того, чтобы прочитать их. По крайней мере он утверждал, что читает их, — уточнила она на всякий случай и снова выразительно пожала плечами. — Саул Аронович в это не верил.

— Зоя, — чуть ли не перебив девушку, вдруг спросил я, внезапно озаренный догадкой, — а зачем Димису вообще был нужен Саул Аронович? Для чего? Если человек читает минойские тексты или по крайней мере утверждает, что читает, то для чего ему нужен какой-то старый профессор из далекого северного Петербурга?

Зоя загадочно взглянула на меня и промолчала. Потом опустила глаза и посмотрела снова.

— Это у вас профессиональное? — с интересом поинтересовалась она. — Иметь такой цепкий ум? Вы сразу ухватили суть вопроса. Я и сама сначала спрашивала себя, что нужно Димису здесь? — Девушка посерьезнела. — Дело в том, что у профессора тоже имеются некие тексты. Их происхождение неизвестно. Это обычные бумаги восемнадцатого века.

— Восемнадцатого? — переспросил я, озадаченный.

— Ну да, — кивнула Зоя. — Именно что восемнадцатого. С точки зрения минойской проблемы это совершенно все равно — восемнадцатый век или двадцать первый. Никаких минойцев не было уже во времена Гомера…

— Так в чем же фишка? — не удержался я, чтобы не перейти на жаргон. — Зачем вы мне говорите об этих бумагах?

— А фишка в том, — в тон мне ответила Зоя, — что эти бумаги написаны на минойском языке. Это так называемая линейная письменность А. Та самая — нерасшифрованная.

— То есть вы хотите сказать, что в восемнадцатом веке кто-то писал по-минойски?

От неожиданности и волнения у меня начала дергаться левая нога — верный признак нервного возбуждения. В таких случаях я хватаю ногу и держу рукой: мне кажется, что это помогает…

— Э-э-э!.. — засмеялась Зоя. — Не ловите меня на слове, Олег. Я ничего не хочу сказать. Как-никак я собираюсь стать настоящим ученым, поэтому делать подобные заявления для меня опасно. Нет, я всего лишь излагаю факты. У Саула Ароновича имеются старинные документы, датируемые серединой восемнадцатого века и написанные линейным письмом А.

В эту минуту я вдруг понял, что имел в виду Гимпельсон, когда говорил, что боится минойской загадки. Что эта загадка — не из простых и не из добрых. Таится в ней что-то неприятно-зловещее…

Две с половиной тысячи лет назад некий народ без следа исчезает с лица земли. Как сквозь землю проваливается. А потом в восемнадцатом веке нашей эры кто-то вдруг пишет на языке этого якобы исчезнувшего народа. А в двадцать первом веке появляется некий британец греческого происхождения, заявляющий о том, что умеет читать на этом языке. Есть от чего сойти с ума старому профессору истории!

— Димис читал эти бумаги? — спросил я. — Профессор давал ему читать?

— Конечно, давал, — пожала плечами Зоя.

— И что же там написано?

Девушка отрицательно помотала головой.