— Ну как, согласна?
— Ладно, сходим… теленок…
Покуражилась, посмеялась Сухотиха над журналистом, а он, к слову, ничего и не заметил. Подала окрошку из Богослова и «Молота ведьм», и съел Казарин, и ложку облизал. Хм… Так ведь он, пожалуй, еще и фильм соорудит? Соорудит непременно. И пойдет гулять по большой стране эхо: Казарин… Казарин… Казарин! Нет, друзья мои, что ни говори, а глупость человеческая неистребима. Впрочем, каждому свое.
Уедет Казарин из Гулькевичей, увозя с собой бесценный материал, уедут и измененный Босоногов, и задумчивый Гриша, и пыль осядет на дороге. И восстановятся в Гулькевичах тишина и покой.
Восстановятся, да ненадолго. В тот же день, или на следующий, или через неделю, но обязательно вынырнет из леса юркий жигуленок, затормозит у отеля Никанора Капитоныча, и выйдет из него женщина, охая, а с другой стороны выпрыгнет суетливый мужчина и, поддерживая бережно, поведет ее к крыльцу. Но люди эти к нашей истории не имеют никакого отношения, и пора бы на этом поставить точку.
Позвольте, скажете вы, а кто же такая эта самая многоликая Сухотиха? Откуда взялась? Вопрос, что и говорить, резонный. Непростой вопрос. И пожалуй, закончим мы так.
Спит Иван, и снится ему зеленый-зеленый луг, ветер шумит и гонит облака с запада на восток. Река петляет прихотливо. А сам он могучий великан, встал по обоим берегам, и из-под ладони (солнце слепит) смотрит вдаль, а там город. Понимает Иван, что очень надо ему попасть туда, потому что, видите ли, опаздывает он на лекцию доцента Браткевича. Идет, торопится, и с каждым шагом усыхает, теряет в росте, и не успеть уж ему. Иван усыхает, а город растет. Поворачивается кирпичной спиной. Закрылся, отгородился шлагбаумами. Нет пути в город.
Сел Иван, сел и заплакал. Нет пути в город! А вокруг трава: ш-ш-ш-ш… И ладони мягкие, огромные качают его.
— Здавствуйте, — говорит Иван, проглатывая слезы. — Понимаете, Анна Поликарповна, надо мне в город, у меня лекция в полодиннадцатого начинается!
— А ты не торопись.
— В город, в город мне надо, Анна Поликарповна!
— В город? В город! — сказал Браткевич, выходя из воздуха и таинственно блестя стеклами очков. — Покиньте нас, умоляю, и не беспокойте сегодня своим присутствием. Это черт знает что: опаздывать!
А трава: ш-ш-ш-ш…
— Не торопись, Иван.
А торопиться уже и некуда, потому что опоздал Босоногов на лекцию. Ну, делать нечего, встал, огляделся:
— Давно я хотел спросить вас, Анна Поликарпова, откуда вы мне это говорите?
— Отовсюду, — шелестит трава.
— А кто вы?
— Я — все. А ты, ты — кто?
— Я? — удивляется Иван. — Я — человек.
— Так ходи же по земле, человек.
Олег Голиков
Улыбка времени
— Черт побери! — Елизавета отложила ложку в сторону и посмотрела на мужа, который, несмотря на ее возглас, продолжал спокойно и неторопливо хлебать ароматный борщ.
— Представляешь, вся моя карьера под угрозой!
— Что случилось? — вяло пробормотал Леонид, ему совсем не улыбалось обсуждать проблемы жены, он хотел поскорее поужинать и уйти во вторую комнату, где, не взирая на протесты супруги, была устроена художественная мастерская. Именно там его ожидал незаконченный портрет отца, который он рисовал по памяти. Отец умер три года назад, и Леонид желал запечатлеть его таким, каким помнил. Фотографии тут не годились.
— Я же тебе рассказывала! Мы не можем найти добровольца!
— Какого?
— Чинаров, ты меня поражаешь! Тебе вообще нет дела до меня?
— Лиза, Лизочка! Ты же знаешь, что я тебя люблю, и всегда интересуюсь твоими делами.
Они поженились на четвертом курсе, будучи студентами физического факультета. Казалось бы, хорошо, когда супругов сплачивает помимо шестого чувства еще и общность интересов, но Леонид неожиданно охладел к физике, ударившись в живопись, благо что рисовать он умел. Диплом он защитил по инерции да благодаря помощи супруги, а потом ушел на вольные хлеба, рисуя портреты на улицах, а дома уже рисовал для себя. Елизавета же пошла в науку, она работала в каком-то строго секретном институте под руководством молодого гениального доктора наук Александра Шейна. Чем они там занимались, Леониду было все равно, хотя Лиза вроде бы рассказывала ему что-то. Вроде бы…
— Эх, — махнула рукой жена, — интересуешься! У тебя одни твои картины на уме! Был бы толк! Рисуешь за копейки! Лучше бы рисовал что-нибудь модное: абстракционизм, сюрреализм, импрессионизм! Хоть деньги бы в доме были!
— Лиза, — мягко возразил Леонид, — я тебе уже объяснял, что уважаю настоящее искусство и хочу писать то, что мне нравится, а не плодить нелепую мазню на радость разжиревшим нуворишам.
— Нувориши хоть деньги бы платили!
Леонид замолчал. Упреки жены были справедливы. Львиная доля семейного бюджета обеспечивалась ее зарплатой. Работа художником на улицах должной прибыли не приносила. Но он верил в будущее, хотел организовать собственную выставку и попытаться продать свои творения за неплохие деньги. Но это были планы, а пока…
— Тебе и возразить нечего! — Елизавета чуть не плакала. — А у нас открытие срывается! А оно на Нобелевскую премию тянет!
— Как срывается? — Леонид совсем растерялся от такого обилия слов.
— Вот так! Я же тебе рассказывала о своем… хм, нашем открытии.
— Ну да, вроде, — замялся незадачливый супруг.
— Вроде! — Лиза возвела глаза к небу. — Вроде! Вы посмотрите на него! Я ему рассказывала об открытии, которое может перевернуть все наши представления о времени и пространстве, а он — вроде! А еще физик по образованию!
— Но не по призванию, — попытался возразить Леонид.
— А! — отмахнулась жена. — Слушай внимательно, больше рассказывать не буду. Я разработала установку, которая очень проста с виду, но может творить чудеса. Состоит она из двух центрифуг, нанизанных на стержни, находящиеся на концах жесткой балки. Эта балка, в свою очередь, в центре нанизана еще на один стержень, который может ее вращать. То есть вся система представляет собой гигантскую центрифугу, внутри которой вращаются еще две центрифуги.
— Похоже на модель усовершенствованной стиральной машины, — неудачно пошутил художник. — Только вот причем тут Нобелевская премия?
— А при том! Сразу видно — физик-недоучка! Маленькие центрифуги до половины наполняются вязкой жидкостью, а потом все центрифуги раскручиваются до гигантских оборотов. И что получается?
— И что получается?
Елизавета уничижительно посмотрела на супруга, а тот невольно поежился под тяжелым взглядом жены.
— Вот то и получается! Вся система раскручивается, и возникает торсионный эффект, который скручивает пространственно-временной континуум и двигает его вдоль оси времени.
