дерева, как на штатном, прицел — три точки, тритиевые вставки, особой формы, чтобы не зацепиться за одежду при быстром извлечении пистолета из-под одежды. Вместо воронения — особый состав на основе какого-то пластика, за ним не нужно ухаживать, и он выдерживает даже многодневное пребывание в кислоте. Удлиненный десятиместный магазин вместо восьми-, тяжелый пятидюймовый ствол, флажок предохранителя увеличенного размера под обе руки. Десять на двадцать пять «Маузер», патрон, которым не раз останавливали медведя.
— Ваше высочество, — решил не оставаться в долгу я, — думаю, это спасет вашу жизнь вернее, чем телохранители, которыми вы себя окружаете. Этот друг не способен на предательство!
Обалдевший армянин сразу назвал нормальную цену и даже не сделал попытки торговаться. Видимо, он только сейчас понял, каких посетителей привела судьба в его магазин…
Расплатились чеками, я — Офицерского общества взаимного кредита, Хусейн — Банка Персии. И у меня, и у него чековые книжки… слегка потеряли свой вид в результате пребывания в воде, но торговец на это не обратил никакого внимания.
Аль-Джазира[103] — так звали местные этот островок, примыкающий к району Абд Аль-Аввад, промышленному району, и, как ни странно, — к стадиону, на котором гонки верблюдов проходили чаще, чем гонки лошадей. На арабском «аль-джазира» — и есть «остров». Был он небольшим, заросшим какой-то невысокой местной растительностью и заброшенным. Но самое главное — что он был совсем рядом с городом, даже в черте самого города, в том самом месте, где (на берегу, разумеется) традиционно стартовала харитхия. И никому до этого острова не было никакого дела.
Еще одним неоспоримым достоинством было то, что на стадионе часто хлопали выстрелы стартовых пистолетов и никто не обращал на это никакого внимания…
Ровно без двадцати минут семь по местному времени я и принц Хусейн вышли из машины в районе Джамиль-Вади. Перед тем как идти на небольшую пристань, я запер взятую напрокат машину, огляделся по сторонам. Город уже давно проснулся — из-за жары на Востоке принято рано вставать, а рабочий день заканчивается в час дня[104]. По мостам через великий Тигр нескончаемым потоком, подбадривая себя и соседей истеричным гудением клаксонов, текли сотни машин, по Тигру плыли баржи, на улицах открылись лавки и магазины. День еще не утвердился в своих правах, солнце только вставало, одаряя город своими первыми за сегодняшний день лучами. Если бы не эти, вынимающие душу гудки — здесь сигналили по делу и без — было бы вполне терпимо…
Несколько лодочников терпеливо ждали у пристани. Вместо лодок у них были обычные для этих мест келеки — этакие плоты, деревянный каркас и сто — сто пятьдесят наполненных воздухом мехов, поддерживающих всю эту конструкцию на плаву. Поверх каркаса был устроен пол, а на полу прикреплены скамейки для сидения. Этот плот не изменился за сотни лет, такими или почти такими пользовались еще при Навуходоносоре, и единственным напоминанием о том, что на дворе двадцать первый век, было то, что теперь плотогон управлял сией конструкцией посредством мотора на вертлюге — на длинном стальном валу был укреплен винт, и, поворачивая вал с винтом то в одну сторону, то в другую, плотогон добивался того, что плот плыл туда, куда надо.
К нашему появлению плотогоны отнеслись весьма безучастно. Тот, кто в восторженных тонах расписывает деловые качества и умение торговаться арабов, — не видел ни русских, ни евреев.
— Аль-Джазира, — сказал я, продемонстрировав катеньку[105] .
Один из плотогонов приглашающе махнул рукой.
Путешествие было недолгим — примерно полтора километра. Плотогон ловко правил, насвистывая какую-то местную популярную мелодию. Судя по тем взглядам, которые он бросал на чемоданчик из дорогих пород дерева, который я держал в руках, араб обо всем догадался. Но ничего, никаких эмоций по этому поводу он не проявил. Арабы вообще к подобному относятся философски, а культура поединков, что рукопашных, что с оружием, у них просто отсутствует. У арабов никогда не было стилей рукопашного боя, сжатый для нанесения удара кулак был чужд арабской культуре. Когда-то давно, когда только организовывали гимназии и арабские пацаны сидели в одних классных комнатах с нашими, с этим возникали проблемы. Русские пацаны с детства привыкали мутузить друг друга, и мутузили почем зря, несмотря на наказания. Мутузили они и своих арабских одноклассников — в те времена было за что. А арабы не знали, как ответить. Потом, конечно, выровнялись — и арабы драться научились, и русские пацаны поняли, что мутузить безответного — нехорошо, не по-пацански. Да и поутихло с тех времен.
Верней, мы думаем, что поутихло…
Нас уже ждали. Всего трое — Голицын, невысокий человек в гражданском, судя по всему, доктор, и еще один казак, из нижних чинов. Между прочим, это было унижение — значит, никто из равных ему, никто из аристократов не согласился быть секундантом князя Голицына, представителя одного из лучших родов России.
Уже спрыгивая с келека на песок берега, я понял, что Голицын и сейчас пьян.
— О император Нерон, идущие на смерть приветствуют тебя! — насмешливо вскинул он руку вверх в непонятном жесте.
Его секундант подошел к нам.
— Сотник Тимофеев, Кубанское казачье войско.
— Принц Хусейн Хосейни, наследник престола Персидского! — огорошил своим титулом мой секундант.
Наступило секундное замешательство, разорванное высоким, громким голосом того же Голицына:
— Принц принцу завсегда рознь.
— Сударь… — начал Хусейн.
— Оставьте, — отрезал я, — давайте покончим с этим. Доставайте монету. Мой орел.
Сотник бросил монету. Выпал орел…
— Заряжайте, господа. Думаю, господин Голицын не сможет сам зарядить. Для равенства пусть и мой пистолет зарядит мой секундант.
Голицын что-то напевал.
Зарядить пистолеты нынче просто. Вставляешь обойму, досылаешь патрон в патронник, достаешь магазин. Все. Это раньше — порох да пули…
— Условимся, господа, шестьдесят шагов от барьера. С места.
Я пожал плечами:
— Согласен.
Шестьдесят шагов от барьера — по меркам прошлым это было много, когда-то и с десяти шагов стрелялись. Но и оружие нынешнее — не чета тому. С шестидесяти шагов я попаду из хорошего пистолета в любой глаз, на выбор.
— Бросаем?
Второй раз бросил принц Хусейн — и для меня вышло неудачно. Стрелять придется вторым. Правда, придется ли? Голицын хороший стрелок, но когда трезвый. Сейчас же, витая в облаках алкогольного дурмана…
— К барьеру, господа. Правила напоминать имеет смысл?
Голицын смотрел веселым, удивительно трезвым взглядом, если не считать этой самой неуместной и неуемной веселости.
Повернувшись друг к другу спиной у брошенной казачьей шинели, стоим — и слышим, как бьется сердце соперника. Я — точно слышу. Мы с Володькой… да лет тридцать уж точно знакомы. Дожили до дуэли…
— Расходимся.
