показать перед всеми, как ценит мои заслуги и как мало на него действуют наговоры и нарекания моих врагов. Государь рассказывал с удовольствием, в каком превосходном виде нашел он все войска, осмотренные им на пути в Крым; говорил просто, непринужденно; видна полная перемена в отношении его ко мне; отпуская меня, повторил еще выражения благодарности и расположения».

Позавтракав во дворце, вечером возвратился в свой «отрадный симеизский уголок», думая все дорогу о том, как круто сказалась отставка графа Шувалова на его судьбе, и орден, и благодушие императора трудно переоценить.

Возвращаясь из Крыма в Петербург, побывал в Харькове у старого друга, командующего войсками Харьковского военного округа Александра Петровича Карцова, затем в Туле осмотрел оружейный завод, где началось валовое производство новых ружей, в Москве по утрам объезжал военно-учебные и другие заведения военного ведомства, дважды принимал участие на больших парадных обедах, побывал вечером в опере.

А в Петербурге ждала его неприятная новость – начались студенческие беспорядки в Медико- хирургической академии, в университете и Технологическом институте, волновались студенты и других учебных заведений.

Оказалось, что в Медико-хирургической академии возникли противоречия между начальником академии тайным советником Чистовичем и главным военно-медицинским инспектором тайным советником Козловым, между профессорами академии, а главное – студенты, недовольные лекциями Циона, а также стычки между профессорами Ционом и Груббером, бойкотировали лекции Циона, ответившего студентам грубостями и недозволенными колкостями.

Милютин принял студентов академии, в делегации к министру присутствовало от каждого курса по студенту, которые спокойно и четко изложили положение в академии. Студенты настроены спокойно и примирительно, они готовы заниматься, но без грубостей со стороны физиолога профессора Ильи Фаддеевича Циона (1842–1912), «не столько за его преподавание, сколько за экзамены и личное обращение его со студентами». Оказывается, профессор Цион написал брошюру, в которой резко писал о нигилистах и нигилизме и использовал кафедру физиологии для проповеди своих политических взглядов, что возмутило студентов, а на своих лекциях он популяризировал свою брошюру, раздавал ее студентам, возвеличивая себя и пускаясь в подробные объяснения. Разговор со студентами понравился военному министру, понявшему одно, что нужно решительно менять устав академии, нужно добиваться, чтобы академия решительно получила определенный статут принадлежности к Военному министерству, а профессора Циона надо удалить из академии, предоставить ему длительный заграничный отпуск. Как печально, что он заменил популярного Ивана Михайловича Сеченова, крупного физиолога и профессора Медико-хирургической академии с 1860 года. И какое потерпел он поражение со своими простодушными взглядами. Надо решительно менять положение в академии, в университетах и институтах.

Милютин в первые дни после отпуска объезжал все военно-учебные заведения, совещался с начальниками главных управлений Военного министерства, из всех источников он узнал, что в академии существуют две профессорские партии, которые терпеть не могут друг друга, не избегая лжи и клеветы. Милютин, выслушав каждую из них, не поверил ни одному слову оппонентов. Осложнилось положение в других учебных заведениях.

К Милютину на совещание собрались все министры, у которых есть учебные заведения: Рейтерн, граф Толстой, Тимашев, Валуев, генерал-адъютант товарищ шефа жандармов Мезенцов, товарищ министра путей сообщения Селифонтов, градоначальник Трепов, великие князья Константин и Николай Николаевичи. Но споры ни к чему не привели, положительного решения так и не появилось. Все ожидали возвращения императора из Ливадии. Милютин написал записку императору с изложением сути вопроса о назначении особой комиссии по рассмотрению этого сложнейшего вопроса, высказал и свое предложение назначить председателем этой комиссии генерал-адъютанта, члена Военного совета Артура Адамовича Непокойчицкого (1813–1881), человека обстоятельного, деловитого и спокойного. Но приехавший император не согласился с предложениями Милютина, просил еще раз собраться и под председательством Валуева решить этот вопрос. Значит, подумал Милютин, вопрос о передаче Медико-хирургической академии в другое ведомство все еще не вышел из головы императора, значит, снова тревога и досадные размышления все о том же деле. Значит, снова донкихотские возмущения неприглядной действительностью, когда одно принимаешь за другое и не знаешь, откуда ждать насмешки от зрителя.

Валуев и Грейг осторожничали, мысли их крутились вокруг да около, но ничего существенного не предлагали. Дамоклов меч – уходить ему из Военного министерства или оставаться – продолжал висеть над головой Милютина.

На одном из совещаний под председательством Валуева собравшиеся министры обсуждали причины беспорядков в среде учащейся молодежи, искали, где корни современного настроения русского юношества. И, слушая словоохотливую болтовню графа Толстого и высокопарные рассуждения Валуева, Милютин думал: «Сколько великих и обманчивых слов сказано здесь, коснулись и духовенства, и семейного быта, и школьной дисциплины, а к положительному выводу так и не пришли. Но явственно выразилось одно затаенное желание некоторых министров, что необходимо ограничить доступность массы народа к образованию, предоставить высшее образование только привилегированным сословиям. Мужик должен оставаться мужиком, зачем ему тянуться за господами… Все это слушать было досадно и грустно…»

Встречаясь со своими коллегами, товарищами, друзьями, Милютин часто заводил разговоры о положении студентов в обществе, о том, что нигилистов не так уж много, нужно только умнее вести занятия, склоняясь к эволюционным процессам в обществе и показывая, насколько губительна революция, особенно внимательно изучите Французские революции начиная с 1789 года – сколько крови, разрушений, излома человеческих душ было в ходе этих революций. России нужна такая революция? А закончилась революция диктатурой императора Наполеона, тоже принесшего немало горя своему французскому народу. Заходил разговор и о Медико-хирургической академии, особенно интересен был разговор с давним приятелем профессором Александром Васильевичем Никитенко в какой-то из гостеприимных петербургских семей.

– Я давно слежу за вашей деятельностью военного министра, – сказал Никитенко, – знаю о вашей борьбе с князем Барятинским, а сейчас с графом Толстым о классическом образовании…

– А что думают в ваших профессорских кругах о классическом образовании в гимназиях? – спросил Милютин. – Столько разнообразных слухов идет от вашей среды…

– Наше общество, Дмитрий Алексеевич, похоже на огромный резурвуар, наполненный бродящей кислотою. Что ни брось в него, все тотчас разлагается и только усиливает брожение. Смотрите, какая поднялась полемика об образовании в гимназиях, в университет можно поступать только со знанием классических языков – латинского и греческого. Недавно был я у Ивана Давидовича Делянова, товарища министра, а в то время он исправлял должность министра народного просвещения, и спросил его, как он относится к классическому образованию. Он посмотрел на меня очень внимательно, стараясь угадать, какого направления я держусь. Но я тут же сказал, что с министерством можно соглашаться в принципе, но никак нельзя одобрить способ приведения в действие новой системы гимназий. Способ этот крайне крут. Надобно было постепенно сроднить с этой системой общественное мнение, а не вооружать его против нее. В министерстве думают, что общественное мнение заблуждается насчет важности и пользы принятой системы. Пусть так, но все-таки оно есть сила, и без его содействия ничего прочного создать нельзя. Если и будет что создано, то скоро разрушится.

– Примерно и я такого же мнения. Кто ж будет возражать, чтобы наша молодежь была гораздо образованнее, чем сейчас. Но вы правильно сказали, что нельзя же, только объявили новые правила, сразу же принимать по этим правилам. Вот у меня в некоторых военных округах не хватает медиков. Там просто караул кричат: «Дайте медиков, у нас огромный недобор». Посылают в академию студентов только с латинским языком, а греческого почти нигде не изучают. Где я возьму студентов не только с латинским, но и греческим?

Как мы можем готовиться к войне, а она не за горами, если у нас нет медиков? А граф Толстой просто рвет и мечет, только дайте ему провести все, как царь повелел в своем декрете об образовании.

– Я давно знаком с графом Толстым, он добрый и вроде бы симпатичный человек, но поступки его часто некорректны. Вот побывал он недавно в Самарской женской гимназии, ему показалось, что некоторые преподаватели заражены нигилизмом, он тут же их уволил, а земство подало на него жалобу в Сенат. Он не