порядок в народных школах и не привлечет дворянство наблюдать за этим порядком. Затем был прочитан проект высокопарного рескрипта на имя министра народного просвещения, который никого не удовлетворил, а великий князь Константин Николаевич добавил, что рескрипт мало обдуман и громкие фразы рескрипта останутся без всякого практического применения:

– Удар шпаги под водой, – сказал Константин Николаевич по-французски.

– Да, напрасное усилие, – согласился Милютин.

И теперь, спустя несколько дней после заседания, Милютин, читая этот рескрипт, чуть измененный в редакции, уже без того надоедливого пафоса, но сущность его осталась, думал, что это жалкая мистификация, которая, впрочем, может обольщать разве самых наивных приверженцев аристократизма, в сущности это ребяческая затея императора, высоким и отчетливо понимал, почему с таким упорством и яростью отстаивал свои позиции граф Толстой, выступая оппонентом Военному министерству. Он выступал от класса дворянства, а не от всего русского народа, купцов, мещан, крестьянства. А между тем Военное министерство предлагало участие в воинской повинности всему русскому народу, равному во всех отношениях и с дворянством, офицерами могут стать все отбывающие воинскую повинность. Вот почему выступил и Константин Победоносцев с речью о привилегиях дворянской породы… Вот почему собиралась вся всесильная шуваловская шайка для предварительного обсуждения коренных задач о воинской повинности. И неужели он, военный министр, такой одиночный противник, может устоять во враждебном ему составе правительственных властей? Трудно, ох как трудно воевать с организованной графом Шуваловым шайкой высоких правительственных чиновников, которые по каждому поводу пишут Александру Второму, а император легко поддается этому влиянию. А тут еще наследник-цесаревич и цесаревна холодно относятся к его преобразованиям, к тому же и великий князь Михаил Николаевич часто выступает против военных реформ, поддерживал князя Барятинского, в записке которого не оказалось ничего существенного, так, одна шальная дребедень.

Хорошо, что великий князь Константин Николаевич так умело вел все заседания, что все статьи будущего закона о воинской повинности были утверждены в спорах и полемике, закончив это великое государственное дело. Потом, обмениваясь суждениями об этой бестолковой говорильне, Константин Николаевич и Дмитрий Алексеевич горько переживали такое разногласие в императорском правительстве.

1 января 1874 года Александр Второй опубликовал манифест о введении в России всеобщей воинской повинности: «В постоянной заботливости о благе нашей империи и даровании ей лучших учреждений мы не могли не обратить внимание на существовавший до сего времени порядок отправления воинской повинности. По действовавшим доныне узаконениям повинность эта возлагалась лишь на мещан и крестьян и значительная часть русских подданных изъята была из обязанности, которая была для всех одинаково священна. Такой порядок, сложившийся при иных обстоятельствах, не согласуясь с изменившимися условиями государственного быта, не удовлетворяет настоящим военным требованиям. Новейшие события доказали, что сила государства не в одной численности войска, но преимущественно в нравственных и умственных его качествах, достигающих высшего развития лишь тогда, когда дело защиты своего отечества становится общим делом народа, когда все, без различия званий и состояний, соединяются на это святое дело». Император писал, что Россия не ищет блеска победной славы в войне, мы ищем пути «к величию путем мирного преуспеяния и всестороннего внутреннего развития».

По воспоминаниям современников, 1 января, особенно 3 января – день публикации манифеста, был днем «триумфа военного министра Дмитрия Алексеевича Милютина, осуществление его главного дела царствования». «Все говорили о военном принципе равенства всех под знаменами, – вспоминал князь Мещерский, – о том, что отныне жирный купец не будет откупать своего сына от солдатской службы, но кстати припомнить, что упоение духом времени было так сильно, что никто и пикнуть не смел о том, что в сей день, 3 января 1874 года, уничтожилось одно из главных прав русского дворянства. Мало того что о таком крупном факте в истории русского дворянства никому в голову не приходило вспомнить, как при издании судебных уставов никто не вспомнил, что дворянство получило навсегда право быть судимыми только дворянами, и это право судебными уставами уничтожалось, но, как я раньше говорил в своих воспоминаниях, нашлись такие дворянские собрания, которые составили и представили благодарственные адреса за честь уравнения их со всеми другими сословиями России относительно отбывания воинской повинности».

Конечно, князь Мещерский был недоволен, что дворянство утратило кое-какие существенные права в государстве. Но не мог не отметить, что манифест – это день триумфа Дмитрия Милютина и всего Военного министерства. Дмитрий Милютин тут же представил всех работавших над уставом Постановления к правительственным наградам, и император наградил рескриптом великого князя Константина Николаевича, членов комиссии для разработки Положения о воинской повинности генерал-майоров Анненкова, Аничкова, Клугина, Обручева, членов комиссии от Морского министерства, Министерства внутренних дел, Министерства финансов, Министерства народного просвещения, Министерства государственного имущества… Все они получили награды, не досталось только военному министру, который три года возглавлял эту работу и принимал участие во всех обсуждениях Особого присутствия Государственного совета, работал на заседаниях Государственного совета; положительно обсуждение каждой статьи вынесено на плечах военного министра, но о военном министре не было сказано ни единого слова, даже короткого «спасибо», он один был словно бы забыт, как будто дело его вовсе не касается. А ведь сколько сил он вложил в то, чтобы в армии служили все члены общества, были равными во всех отношениях, получали все офицерские чины, а не только люди дворянской породы… И это называют либерализмом? Нет, это просто здравый смысл нормального государственного человека…

31 декабря 1873 года, в понедельник, Дмитрий Милютин записал итоги этого года в дневнике:

«В последний день года невольно мысли обращаются назад и быстро пробегают чрез целый ряд сохранившихся в памяти впечатлений. Для меня 1873 год прошел в виде темной полосы; от него остались только грустные впечатления. Ни в один из предшествующих годов не выносил я столько неприятностей, досад и неудач. Давно уже начатая против меня интрига созрела вполне и разразилась во всей своей гнусности. Врагам моим не удалось вполне достигнуть своей цели; они не могут считать себя победителями, но все-таки успели повредить мне в глазах государя и сделать почти невозможным мое положение в составе правительства. Видя на каждом шагу нерасположение и недоверие со стороны того, чья воля окончательно, безапелляционно решает все дела, я парализован в своей деятельности. После печального исхода бывшего в начале года секретного совещания по военным делам и с установлением нормального бюджета Военного министерства мне уже невозможно вести дело военного устройства с той самостоятельностью и энергией, с которыми вел до сих пор в течение более 12 лет. Что же касается до общих дел государственных, выходящих из круга военной деятельности, то в этом отношении я совершенно устранен. Все делается под исключительным влиянием гр. Шувалова, который запугал государя ежедневными своими докладами о страшных опасностях, которым будто бы подвергаются и государство, и лично сам государь. Вся сила Шувалова опирается на это пугало. Под предлогом охранения лично государя и монархии гр. Шувалов вмешивается во все дела, и по его наушничеству решаются все вопросы. Он окружил государя своими людьми; все новые назначения делаются по его указаниям. Таким образом, уже теперь в Комитете министров большинство членов действуют всегда заодно с гр. Шуваловым, как оркестр по знаку капельмейстера. Тимашев, гр. Толстой, гр. Пален, Валуев – послушные орудия гр. Шувалова. Эта клика собирается для предварительного соглашения во всяком предпринимаемом деле. В заговорах ее участвуют Грейг и гр. Бобринский. Министр финансов Рейтерн, хотя и стоит более независимо, избегает, однако же, столкновений с всесильной шайкой и часто делает ей уступки, не совсем честные. Еще менее осмеливаются поперечить Набоков и кн. Урусов: у этих людей нет и капли того мужества, которое называется гражданское мужество. Абаза искусно лавирует, пользуясь своим нейтральным положением. Более всех мог бы держаться самостоятельно кн. Горчаков по своему положению в свете, пред государем и по значению, приобретенному его именем в Европе; но он вовсе устраняется от дел внутренней политики, а подчас его аристократические инстинкты сближают его с ратоборцами обскурантизма и помещичьего режима. Наконец, для полноты счета надобно добавить гр. Александра Влад. Адлерберга и адм. Н.К. Краббе. Первый вполне сочувствует аристократической партии и, быть может, готов был бы пойти гораздо далее шуваловских идеалов; но он прежде всего человек придворный, притом апатичен и лично не любит Шувалова, а потому не станет в ряды его шайки, хотя часто помогает ей, пользуясь своим исключительным положением в