еще один взгляд на улицу и закрыл окно.

Потом я налил себе коньяку, попутно отметив, что мои руки сильно дрожат. «Спокойствие! Необходимо сохранять спокойствие!» – сказал я себе, после чего уселся в кресло и принялся обдумывать сложившуюся ситуацию. Что случилось? Да ничего. Она просто-напросто забыла. Она сидит в своей лаборатории, позабыв за работой назначенный ею же день и час. Может быть, она очень устала, прилегла на диван, чтобы немножко отдохнуть, и заснула. Или же… Или же она вовсе не собиралась приходить? Что ж, бывает. Второпях данное обещание… Кто же исполняет такие обещания? К чему? Что я представлял для нее? Кто я, вообще, такой?

«Неужели ты думаешь, что я и дальше смогу выносить эту жизнь без тебя?» – сказала мне она.

Да, но это было два дня тому назад, а за два дня в женщине может произойти столько перемен!

Я снова наполнил рюмку… Это была уже третья. Сегодня вечером я буду пить до тех пор, пока в бутылке не останется ни капли коньяку, – до тех пор, пока и Бибиш, и весь остальной мир не станут для меня абсолютно безразличны.

Но, может быть, я несправедлив по отношению к ней? Может быть, она ничего не забыла, а просто в самый последний момент ей что-нибудь помешало – например, барон позвал ее или она встретилась с ним на пути ко мне? Еще рюмочку коньяку! За твое здоровье, Бибиш, хоть ты и не пришла! Черт возьми, я все же люблю тебя, несмотря ни на что, и я не в силах это изменить. Когда я увижу тебя завтра…

А может быть, она больна? Может быть, она лежит в постели и ее лихорадит? Но тогда она прислала бы мне весточку. Через того самого мальчугана, который уже приходил однажды… «Вы сердитесь на меня, а я не знаю за что. Бедняжка Бибиш!» – говорила она в присланной мне записке. А сегодня? Что она напишет мне сегодня? «Вам незачем и дальше ждать меня. Неужели вы всерьез поверили в то, что я к вам приду?»

Сейчас появится мальчуган и скажет: «Добрый вечер! Это вам от барышни». Еще рюмку коньяку! От этого становится легче на душе. Я буду пить всю ночь…

И тут раздался стук в дверь.

Это он. Тот самый мальчуган. Он снова принес мне записку. Бибиш больна. Нет, она не больна, а просто не хочет приходить. Или нет, она-то желала бы прийти, но не может, так как барон…

– Войдите! – закричал я охрипшим голосом и отвернулся к стене. Я не хотел глядеть на маленького мерзавца.

– Добрый вечер! – услышал я голос Бибиш. – Ах, здесь пахнет печеными яблоками! Вот кстати, я очень люблю их. Ну что? Я не слишком долго заставила вас ждать?

Я смотрел на Бибиш, не отрывая глаз. Она стояла в дверном проеме в своей белой шубке и черных зимних ботинках. Я взглянул на часы – было три минуты десятого.

Она протянула мне руку для поцелуя.

– Я и сама изумляюсь своей аккуратности. Обычно я ею не отличаюсь. Так вот, значит, как вы живете. А я, признаться, частенько думала о том, как может выглядеть ваша комната.

Я помог ей снять шубку.

– Лучше не смотрите по сторонам, Бибиш, – попросил я ее, и сердце мое заколотилось как безумное. – Здесь так уныло. Эта комната…

Она улыбнулась. У нее была особая манера улыбаться – глазами и ноздрями.

– Да, – заметила она, – сразу видно, что в этой комнате вам не слишком-то часто приходилось принимать дам. А может быть, я заблуждаюсь? Может быть, вы выписывали дам из Реды? Или даже из Оснабрюка? У вас чересчур яркое освещение, лучше его уменьшить. Достаточно будет одной настольной лампы. Вот так, теперь хорошо.

Я поставил на стол чайник и зажег спиртовку. Мы были изрядно смущены, но не хотели показывать этого.

– Что, очень холодно на дворе? – спросил я, чтобы сказать хоть что-нибудь.

– Да. То есть, не знаю, Возможно. Я не обратила внимания. Мне было страшно, и я всю дорогу бежала бегом.

– Вам было страшно?

– Да. Я ведь такая глупая. Когда я вышла из дому и заперла за собою дверь, мне было очень тяжело на душе. Но потом! Эта ужасная дорога, эта непроглядная ночная тьма! Мною овладел страх. Короткий путь до вашего дома показался мне бесконечно длинным.

– Мне не следовало позволять вам идти одной, – сказал я.

Она пожала плечами.

– Мне и теперь, в сущности, страшно, – созналась Бибиш. – Сюда никто не может войти? Что, если какой-нибудь пациент…

– В такой поздний час это маловероятно, – сказал я. – Но если кто-то придет, то ему придется позвонить снизу, а уж наверх я его не пущу.

Бибиш закурила папиросу.

– Выпьем чаю, поболтаем немножко, а затем я уйду, – сказала она.

Я промолчал. Она уставилась на синее пламя спиртовки. Портной на первом этаже зашелся кашлем.

Бибиш испуганно вздрогнула.

– Кто это?

– Это мой хозяин. У него бронхит.