Барон Юранич был человеком, умеющим благожелательно воспринимать любую шутку, даже если она относилась на его счет.

А потому он только засмеялся и сказал, что прекрасно знает, как мало он искушен в танцевальном искусстве, и что по справедливости должен просить за это прощения у дам – но уж слишком большое удовольствие доставляет ему танец, и он надеется не слишком досадить своей неловкостью барышне и всем остальным гостям.

– Господин несправедлив к себе, он слишком скромен, – возразил Коллальто. – Господин так же легко справляется со сложнейшими фигурами танца, как иные – с хлебным супом. На большом водном действе и пасторальном балете, которые Его Величество намеревается вскоре устроить в Старом Граде, господин со своим искусством отлично мог бы сыграть фавна или даже самого Силена.

– Я – солдат, – сдержанно ответил барон, – и потому больше привычен к танцу с саблями, чем к бальным выкрутасам. В своей жизни мне чаще доводилось слышать игру пушек, нежели флейт и виол. Для козлоногого и рогатого Силена господин мог бы найти более подходящего исполнителя. Что же до хлебного супа, то пусть господин примет во внимание, что им доводилось утолять голод весьма знаменитым людям.

После чего он вежливо поклонился, предложил руку своей даме и вновь вошел в ряды танцующих.

Молодой Коллальто смотрел им вслед со все возрастающим гневом, ибо понял, что этот нахальный барон и не собирается отпускать от себя прелестную барышню фон Берка. Коль скоро он убедился, что не может досадить сопернику ехидными словами, он решил воспользоваться совсем уже негодным приемом. Он незаметно подобрался к танцующей паре и так ловко подставил барону подножку, что тот грохнулся во весь рост. К счастью, падая, он увлек с собою на пол не девушку, а одного из танцевавших рядом с ним господ, но все равно это было достаточно неприятно.

В рядах танцоров возникло замешательство, музыканты перестали играть, со всех сторон посыпались смешки, вопросы, возбужденные возгласы, но барон быстро прекратил этот беспорядок: в одно мгновение он вскочил на ноги и ловко помог подняться упавшему с ним господину. В первую минуту тот был очень рассержен, но стоило лишь ему убедиться в том, что его костюм, украшения и ленты не пострадали, как он вновь обрел благодушие и, обратившись к барону, сказал самым вежливым тоном, в котором можно было заметить лишь щепотку иронии: «Я вижу, сударь, вам удалось внести некоторое новшество в строй этого танца!» Барон Юранич, взмахнув шляпой, принес извинения, а потом стал искать глазами свою партнершу. Но барышни фон Берка уже не было поблизости – во время замешательства, пристыженная и сконфуженная досадным инцидентом, она выбежала из зала. Тем временем музыка возобновилась, пары восстановили порядок, и танец продолжился, а барон Юранич, пройдя сквозь ряды танцоров, подошел к Коллальто.

– Господин может мне сказать, – тихо спросил он, – сделал ли он это случайно или ex malitia[11]?

Молодой Коллальто высокомерно посмотрел поверх головы барона и воздержался от ответа.

– Я хочу знать, – повторил барон, – с умыслом ли господин сделал так, чтобы выставить меня перед барышней в смешном виде?

– Я не обязан отвечать, – сказал наконец граф Коллальто, – на вопрос, заданный мне в таком вызывающем тоне.

– После подобного афронта господин обязан дать удовлетворение, приличествующее мне как дворянину! – заявил барон.

– Здесь, кажется, дворянином называют и того, кто в деревянных башмаках гоняется в деревне за быками! – предположил Коллальто, пожимая плечами.

На лице барона не шевельнулся ни один мускул – только сабельный шрам у него на лбу, который прежде был едва заметен, теперь пламенел, как головешка.

– Раз господин уклоняется от удовлетворения, – не повышая голоса, произнес капитан, – и продолжает грубить мне, то и я более не стану обращаться с ним как с кавалером. Я вразумлю его палками, как подлого холопа!

Граф Коллальто поднял было руку, чтобы ударить барона по лицу, но она тут же была перехвачена последним, сжавшим ее, как железными тисками. Лишь после этого граф соизволил говорить с бароном в другом тоне.

– Сейчас не место и не время, – заявил он, – чтобы решить дело. Но ровно через час господин найдет меня в саду Кинского перед большой ротондой. Главные ворота заперты, но боковая калитка открыта всегда. Там я буду к услугам господина.

– Вот это слово крепко, как испанское вино! – одобрительно заметил барон и отпустил руку Коллальто.

Сразу же было оговорено, что поединок должен вестись на шпагах, но без секундантов. Потом оба разошлись, и вскоре барон, так и не простившись с барышней фон Берка, покинул общество.

А молодой Коллальто прошел в одно из соседних помещений, где и нашел хозяина дома, Зденко Лобковица, за карточным столом. Граф присел рядом и с минуту молча смотрел на игру. Затем он спросил:

– Знает ли ваша милость некоего человека, именующего себя бароном Юраничем?

– Посмотри-ка сюда! Это – новая игра, в ней все решают зеленые семерки, – ответил господин фон Лобковиц. – Я сам сегодня играю в нее впервые. Ты говоришь, Юранич? Да, я его знаю.

– Он из нашей среды? Из дворян? – осведомился Коллальто. – А то у него прямо-таки мужицкие манеры.

– Юранич-то? У него могут быть любые манеры, но он происходит из старой, истинной знати! – сказал Зденко Лобковиц, который держал в памяти все дворянские семьи и разбирался в вопросах происхождения лучше всех в империи.

Коллальто несколько мгновений наблюдал игру.

– Это просто смешно! – заметил Зденко Лобковиц. – Если в:«той игре кому-то приходит зеленая семерка, а с нею хотя бы валет, то он неизбежно выигрывает. Так что там стряслось с Лоренцем Юраничем? Он что, перепил?