вам то же самое. Утром нас разбудила горничная Энни, она кричала, что произошло несчастье. Я поспешила к дверям спальни и сразу увидела, что Октавия мертва и помочь мы ей уже не в силах. Тогда я вывела Энни из комнаты и послала ее за миссис Уиллис, это наша экономка. Бедной девочке чуть не сделалось дурно. Затем я нашла отца — он как раз собирал слуг для утренней молитвы — и рассказала ему, что случилось. Он отправил одного из лакеев за полицией. Больше мне сказать нечего.
— Благодарю вас, мэм.
Монк взглянул на леди Мюидор. Те же изящно вылепленные скулы и надбровные дуги; прямой короткий нос, как у сына, но черты более тонкие; губы аскетически поджаты. Стоило ей заговорить, как лицо ее, бесстрастное от горя, поразило Монка живостью былой красоты.
— Мне нечего добавить, инспектор, — тихо сказала она. — Моя комната находится в другом крыле дома, и я ничего не знала о том, что случилось, пока Мэри, моя камеристка, не разбудила меня и сын не рассказал мне о… происшедшем.
— Благодарю вас, миледи. Надеюсь, мне не придется беспокоить вас еще раз.
Монк и не рассчитывал сразу же открыть что-либо существенное и вопросы задавал скорее для проформы, однако пренебречь этой беседой не имел права. Извинившись, он пошел на половину слуг — разыскать Ивэна.
Выяснилось, что Ивэн тоже не мог ничем похвастаться, кроме перечня пропавших драгоценностей, составленного с помощью горничной: два кольца, ожерелье, браслет и, что уж совсем странно, миниатюрная серебряная ваза.
Незадолго до полудня они покинули дом Мюидоров, где уже закрыли ставни и вывесили на двери черный креп. Конюхи разбрасывали по мостовой солому, чтобы приглушить — из уважения к покойной — доносящийся с улицы резкий стук копыт.
— Что теперь? — спросил Ивэн, стоило им ступить на тротуар. — Мальчишка, чистильщик обуви, сказал, что неподалеку, на углу Чандос-стрит, вчера был званый вечер. Кто-нибудь из кучеров или лакеев мог заметить что-либо подозрительное. — Он с надеждой приподнял брови.
— И где-то рядом должен был прохаживаться дежурный констебль, — добавил Монк. — Я найду его, а вы поинтересуйтесь вечеринкой. Угловой дом, говорите?
— Да, сэр. Семья Бентли.
— О результатах доложите в участке.
— Да, сэр. — Ивэн повернулся на каблуках и быстро зашагал прочь куда более грациозной походкой, чем можно было предположить, глядя на его худую угловатую фигуру.
Монк окликнул кеб и отправился в полицейский участок, намереваясь выяснить домашний адрес констебля, патрулировавшего этот район прошлой ночью.
Часом позже он сидел в маленькой холодной гостиной в доме близ Юстон-роуд, прихлебывал из кружки чай и беседовал с заспанным, небритым, слегка встревоженным констеблем. Постепенно сложилось впечатление, что встреча у них не первая и что тревога собеседника вызвана воспоминанием о давнишней выволочке, полученной им от Монка за нерадивость или какую-то оплошность, о чем сам инспектор, естественно, не помнил.
Он всматривался в лицо констебля, безуспешно пытаясь уловить в его чертах хоть что-либо знакомое, и поэтому дважды пропускал мимо ушей, что тот ему говорил.
— Простите, Миллер, как вы сказали? — извинился Монк во второй раз.
Констебль выглядел смущенным, он не мог понять — то ли инспектор был против обыкновения невнимателен, то ли в чем-то сомневался.
— Я говорю, что следовал по западной стороне Куин-Энн-стрит вниз, к Уимпол-стрит, а потом вверх по Харли-стрит каждые двадцать минут в течение всей ночи, сэр. Я абсолютно в этом уверен, потому что никаких происшествий не было, и я ни разу даже не останавливался.
Монк нахмурился.
— То есть вы никого не встретили? Вообще никого?
— Да нет, народу было много, но никого подозрительного, — ответил Миллер. — На углу Чандос-стрит, там, где она поворачивает к Кавендиш-сквер, был званый вечер. Часов до трех повсюду сновали лакеи и кучера, но порядка они не нарушали и уж тем более не стали бы лезть в окно по водосточной трубе. — Он поморщился, будто желая добавить что-то, но передумал.
— И что? — настаивал Монк.
Но больше ничего из Миллера вытянуть не удалось. Вновь у Монка возникло ощущение, что констебль разговаривает не с ним, а совсем с другим человеком. Утратив память, Монк стал почти беспомощен. Полицейские формальности, связи в уголовном мире, весь огромный запас сведений, необходимых сыщику, скрылись под пеленой мрака, окутавшей память. Собственное невежество подстерегало его на каждом шагу, заставляя прилагать нечеловеческие усилия, чтобы скрыть от окружающих свою уязвимость. Но страхи Монка простирались гораздо шире. Кем был он сам все эти долгие годы, с тех пор как юноша по фамилии Монк покинул свой родной Нортумберленд в поисках лучшей жизни и перестал отвечать на письма единственного близкого ему человека — младшей сестры, сохранившей к нему любовь и верность, несмотря на многолетнее молчание? Ее письма он нашел в своей комнате — нежные, теплые, постоянно отсылающие к их прежней жизни, которую он сначала не хотел помнить, а потом — не мог.
А теперь он сидел в маленьком опрятном доме и пытался получить ответ от человека, который явно боялся его. Почему? Но не спросишь же об этом прямо!
— Был там кто-нибудь еще? — продолжил Монк с надеждой.
— Да, сэр, — твердо сказал Миллер, уже немного успокоившись и стремясь угодить ему. — Приезжал доктор по вызову; это неподалеку от угла Харли-стрит и Куин-Энн-стрит. Я видел, как он уезжал, а вот когда приехал — не знаю.
— Имя его вам известно?
— Нет, сэр! — Миллер ощетинился, тело его напряглось, он снова был готов к обороне. — Но я видел, как он вышел из парадного подъезда, и его наверняка провожали до дверей. Половина окон в доме горела, так что без приглашения он внутрь не мог попасть.
Монк хотел было извиниться за невольное пренебрежение к словам констебля, но затем передумал. Выгоднее было подержать Миллера в напряжении еще немного.
— Дом вы запомнили?
— Третий или четвертый от угла по южной стороне Харли-стрит, сэр.
— Спасибо. Я допрошу их; возможно, удастся получить дополнительную информацию. — Тут Монк удивился, зачем он отчитывается перед констеблем, когда и так ясно, что он намеревается сделать. Он поднялся, еще раз поблагодарил Миллера и, выйдя из дому, направился в сторону проспекта, где можно было поймать кеб. Монку следовало оставить эту часть работы Ивэну, но теперь было уже поздно. Ему приходилось полагаться в основном на логику да на интуицию — с тех пор как он лишился памяти в ту злосчастную ночь, когда перевернувшийся экипаж раздробил ему ребра, руку и разом оборвал все нити, связывавшие Монка с его собственным прошлым.
Кто еще мог проходить этой ночью по Куин-Энн-стрит? Год назад Монк бы не раздумывал, где ему искать домушников, взломщиков, наводчиков, промышляющих в этом районе; теперь же ему оставалось строить догадки и прибегать к сложным умозаключениям — и все для того, чтобы не выдать собственной беспомощности. Достаточно единственной ошибки, и Ранкорн, удостоверившись в невероятной, тщательно скрываемой правде, уничтожит Монка и наконец-то почувствует себя в безопасности. Прощай, настырный сыщик, то и дело наступающий на пятки начальству!
Вычислить доктора нетрудно — достаточно вернуться на Харли-стрит и постучаться в двери домов южной стороны — во все подряд, пока не найдешь нужный.
В самом деле, — удивился утомленный и встревоженный хозяин одного из домов. — Но какой интерес это может представлять для полиции — не имею понятия.
— Прошлой ночью на Куин-Энн-стрит была убита молодая женщина, — ответил Монк. Вечерние газеты все равно разнесут эту новость через час или два. — Доктор мог заметить кого-либо подозрительного.
