обманула отца.

— То, что она сделала, дурно. Во всяком случае, уже тем, как это сделано, — произнесла Бриджит. — Но и ты к этому руку приложил.

— Я — что? — вскричал Коннор.

— Ты тоже к этому руку приложил! Ты не слушаешь. По сути, ты никогда никого не слушал, если только тебе не поддакивали. — Она замолчала, увидев выражение лица Коннора.

Дермет, стоя у нее за спиной, хлопал в ладоши. Обернувшись, Бриджит увидела его улыбочку, во весь рот, кривую и злобную. Подняв руки повыше, он хлопал так, чтобы все видели.

— Для вас это всего-навсего крестовый поход ненависти, ничего больше! — презрительно бросила она ему. — Вам нет дела до религии, свободы и до всего остального, о чем вы болтаете с такой пылкой страстью. Вам подавай власть и ненависть. Единственный способ заставить, чтобы вас заметили, — это взять в руки пистолет.

Дермет взмахнул рукой, намереваясь ударить ее, но Пэдди метнулся вперед и принял удар на подставленную руку, отчего пошатнулся, потерял равновесие и отлетел к столу.

Дермет рывком повернулся к нему, ощерившись в зверском оскале. Но вдруг остановился, угрюмо и вымученно улыбаясь.

— Ага, очень хорошо! — издевательски воскликнул он. — Только я, Пэдди, не дурак. Можешь пыль в глаза пускать сколько хочешь, но спектаклем спасения теперь ничего не изменишь. Хочешь не хочешь, а ты — с нами. Помнишь Билли и… как его звали… там, на склоне холма? В том, что они упокоились, твоей заслуги не меньше нашей, так что можешь не стараться завоевать сердце миссис О'Молли. Помочь тебе она не сможет, да и не захочет.

— Она права, — с горечью произнес Пэдди. — Ты только и знаешь губить да рушить.

— Я знаю, как расчистить место, прежде чем начать строить, — процедил Дермет сквозь зубы. — Побольше твоего знаю, Пэдди. Ты тюфяк. Кишка у тебя тонка пройти через это, и соображалка не работает, чтобы знать, кто в силе, а кто слабак.

— Или кто честен, а кто нет, — прибавил Пэдди, но с места не сдвинулся.

У дальней двери Шон перевел дух.

— Я иду готовить, — резко бросила Бриджит. — Хотите поесть, позвольте мне заняться этим. Не хотите, так ничего, кроме сырой картошки, и нет почти. Выбирайте. — И не дожидаясь позволения, направилась к раковине, наполнила миску водой, отобрала дюжину крупных картофелин из мешка и принялась их чистить.

Опять повисла тишина, да такая, что каждое движение Бриджит воспринималось как нарочитый шум. Задул сильный ветер. Она слышала, как Коннор сказал, что идет в туалет. Последовала короткая перепалка с Дерметом, потом муж ушел.

Она посмотрела на Лайама, все еще сидевшего за кухонным столом, и содрогнулась от того, как сын страдает. В ответ он глянул на нее как на врага. Мать видела поражение отца, и Лайам не мог простить этого. Ему отчаянно нужна была ясность, дело, в которое можно верить, человек, каким должно восхищаться, а теперь всего за несколько дней все это было свергнуто с пьедестала, пороки обнажены.

Бриджит снова взялась за картошку. Половину уже почистила. Придется ей убедить обоих — Коннора и Пэдди — бежать, в разные стороны. Должен же Лайам понимать, что Дермет не собирается сохранять им жизнь. Будет ли его сожаление об этом настолько глубоким, что он рискнет собственной жизнью? Или пожертвует ими, чтобы заполучить собственный шанс на будущее?

А Коннор? Рискнет ли он собой для спасения семьи? Или в самом деле уверовал, что его долг — жить? Что лишь он годится в лидеры? Ее память хранила образ его такого, каким он был, когда они впервые встретились: лицо — гладкое и охваченное страстью, глаза — полные мечтаний. Было в нем тогда что-то прекрасное.

Она почти закончила чистить картошку. Сколько же времени у нее осталось до того, пока Дермет примет решение? Стоит ему двинуться — и станет слишком поздно. Мало времени. Очень мало. Надо найти способ убедить каждого сделать то, что ей от них нужно. В случае с Коннором и Пэдди это должно делаться без их ведома.

Очистив последнюю картофелину, она разрезала их, неловко орудуя тупым ножом, уложила кусочки в самую большую кастрюлю и залила холодной водой. Очень уж пресновато получится. Оставалось немного бекона, яйца есть, но пускать их на стряпню сейчас не хотелось. Это открыло бы то, что известно ей, — никакого завтра не будет. Она же должна вести себя так, будто верит: спасение или по крайней мере освобождение всего лишь вопрос времени. Никакого идеологического различия между Коннором и Имонном или даже Адэром нет, разнятся лишь их понятия о средствах достижения целей протестантской безопасности. Точно так же, как нет разницы и между Дерметом и Пэдди. Разнятся лишь средства, к каким они прибегают для объединения Ирландии под католическим правлением. Никто не ждет, что другой переступит через разделяющую их пропасть. Их споры между собой ничто в сравнении с враждой, которая, растянувшись на поколения, разделяет католика с протестантом, Южную Ирландию с Северной. Пэдди, возможно, и не в одном строю с Дерметом, но он никогда не пойдет против него. А между этими двумя позициями — вся разница, какая на свете есть. Доверять ему она не должна.

Только вот правду говорить ей не следует — никому!

Бриджит взглянула на картошку. Нужны соль и мука. В голове забрезжила мысль. Хилая, не очень хорошая, но времени ждать, пока посетит следующая, получше, не было. Дермет нервничает, уже переминается неловко. Сколько еще может протянуться, пока он начнет действовать? Дермет способен застрелить всю ее семью, каждого, кого она любит больше всего на свете. Пэдди огорчится, на какое-то время, что оказался втянутым в варварство, о котором не помышлял, но насилие стало частью ирландской жизни. Чуть ли не каждую неделю кого-то убивают. По большому счету разницы для него не будет.

— Лайам! — позвала она неожиданно. — Мне надо передвинуть кое-что у себя в комнате. Прошу тебя, пойдем, поможешь мне.

Шон, заподозрив неладное, насторожился.

— У себя в спальне мне удобнее иметь дело с сыном, благодарю вас, — резко осадила она его. — Лайам!

Сын медленно, через силу поднялся из-за стола. Секунду-другую смотрел на отца, но никакого отклика не последовало. И он отправился вслед за матерью по коридору к спальне.

— Что еще? — спросил он, едва они переступили порог.

— Закрой дверь, — велела мать.

Сын насупился.

— Быстрее!

— Что еще? — Теперь вид у него был озадаченный, слегка встревоженный. Он послушался.

— Лайам, выслушай меня. — Ей удалось унять волнение в душе, и она нарочно загрохотала стулом по полу, будто передвигала его. Не было времени думать, на какой риск она идет и не приведет ли он к величайшей ошибке в ее жизни. — Дермет ни за что нас не отпустит. Он убил Билли и Иэна, так что тут и гадать не о чем. Скоро он это поймет, и тогда убьет нас.

Глаза у сына потемнели, широко раскрылись от ужаса.

— Это правда, — произнесла она со всей твердостью, на какую была способна. — Один из нас должен бежать и добраться до деревни.

— Но, мам…

— И это должен быть ты. На споры нет времени. Ройзин этого сделать не сможет, а твой отец не захочет. Я обогнать их не сумею, а у тебя может получиться. Я попробую убедить Дермета, что и Пэдди, и твой отец решились на побег, причем бегут в разные стороны, значит, к поискам будет привлечен и Шон. Когда увидишь, что настал удобный момент, беги во весь дух. Прямо в деревню не беги — они будут ожидать этого. Беги кругом, по берегу, и как можно скорее возвращайся с подмогой. Ты понял?

Сын стоял молча, переваривая информацию.

— Ты понял? — повторила Бриджит, изо всех сил напрягая слух, чтобы уловить шаги Шона или Дермета за дверью. — Времени нет придумывать что-нибудь получше.

— Ты уверена? — спросил сын срывающимся от страха голосом.