вспомнил? — спросил Карл.
— Скажи, Карл, ты звонил Шурику, просил его встретить меня у посольства? — спросил неожиданно Сажин.
— Я? Твоим ребятам? — удивился Карл.
— Честно?
— Что ты говоришь, Михаил? — Карл рассердился.
Шоссе летело навстречу, вставало, дыбом. Римас, навалившись на руль, укладывал бетон под колеса «ситроена». Лемке прикрыл глаза.
— Кто мог узнать и предупредить боксеров? — после долгой паузы спросил Лемке.
Он открыл глаза и посмотрел на разведчика. Римас, казалось, ни о чем не думал, смотрел бездумно вперед и управлял машиной автоматически.
— Кто напал на тебя?
— Разберешься, — ответил Римас.
— Вряд ли, Римас, — Лемке входил в форму и улыбнулся: — Мне надо брать пример с тебя: спокойствие, главное — спокойствие. В нашей работе нельзя без осечек. Не получилось сегодня, получится завтра. Кроме срыва, ничего не произошло. Верно?
— Это твое дело, — Римас щелкнул зажигалкой и прикурил потухшую сигарету.
— Что ты имеешь в виду? — Лемке улыбнулся, хотя Римас на него не смотрел. — Конечно, дело мое и сорвалось по моей вине. Но я не хотел бы докладывать все подробности.
— Это дело твое, — повторил Римас.
— Но надо договориться, — оживился Лемке. — Уточнить подробности.
— Уточни и дай мне копию своего донесения.
— Хорошо, — ответил Лемке, понимая, что никогда на такой вариант не пойдет.
Он повертел между пальцев зажигалку, щелкнул и не мигая смотрел на пламя.
— Когда-нибудь ты ошибешься, нажмешь не ту кнопку и отравишься, — сказал Римас, продолжая смотреть на дорогу.
Лемке вновь щелкнул зажигалкой и улыбнулся:
— Се ля ви, Римас. Се ля ви.
Над ярко освещенным рингом висели флаги стран — участниц первенства Европы. Флаги разных цветов, разных цветов и костюмы спортсменов. Если не звучит гимн победителя, то зал наполняет спортивное «эсперанто». Язык, который невозможно услышать ни в одной стране, кроме страны спорта. Язык мимики, жеста, спортивного жаргона и улыбки. Мир дружбы и уважения.
В окружении журналистов Роберт чувствовал себя и привычно и неуютно. В тренировочном костюме с белыми буквами «СССР» на груди, он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и создавалось впечатление, что он вот-вот побежит.
— Что вы можете сказать о сегодняшнем чемпионате?
— Он прекрасен, как каждый чемпионат.
— Вы старейший участник первенства Европы, кстати, сколько вам лет?..
В залитом солнцем аэропорту, в легковой машине сидел Римас, крутил ручку приемника и неожиданно услышал голос:
— Сто пятьдесят четыре.
— Почему вы так считаете?
— Возраст бойца определяет не год рождения. Количество схваток.
— Что вас больше всего радует?
— Что я защищаю честь Родины.
— Что больше всего утомляет?
— Обязанность побеждать.
— Вы хотели бы проиграть?
— Нет, но я хотел бы иметь это право, — Роберт рассмеялся. — Невозможно все время находиться на ринге.
— Как вы оцениваете своего противника?
— Я уже давно не встречаюсь с дилетантами.
Римас увидел подходившего к машине Лемке, выключил приемник и улыбнулся.
— Я устал, господа, мне надо отдохнуть.
Роберт поднял руки, журналисты рассмеялись, защелкали фотоаппаратами. Роберт тут же опустил руки и занял боевую стойку.
Обняв Шурика за плечи, мимо прошел Сажин. Роберт поспешил за ними в зал.
С другой стороны на ринг поднимались Петер и Тони.
Все четверо были сосредоточенны и серьезны.
Мимо Роберта пробежали двое мальчишек с флагами в руках, один говорил другому:
— Если победит Тони, ты поднимаешь наш флаг, если русский, то этот — красный. Но не раньше, чем зазвучит гимн.
Мальчик повесил оба флага рядом с металлическим тросом, который поднимал флаг победителя.
Судья осматривал брови боксеров и говорил напутственное слово, по радио объявили:
— В финале первенства Европы по боксу в легком весе встречаются Александр Бодрашев — Советский Союз и Тони Зайлер — Австрия.
Сажин чуть отодвинул табурет, проверил, все ли на, месте — вода, нашатырь, губка, полотенце, — сел и посмотрел на ринг между первым и вторым канатами.
Из противоположного угла на ринг так же смотрел Петер.
Боксеры протянули друг другу руки, и судья, выдержав паузу, выдохнул:
— Бокс!
Петр ПРОСКУРИН
УЛЫБКА РЕБЕНКА
1
Влажный горячий ветер идет с океана, только в тени от скал еще можно дышать. «Ну-ну, здорово, старина!» — говорю я мысленно, глядя поверх невысоких, непрерывно бьющих в прибрежные камни волн, и прихожу к узкой песчаной отмели; передо мною соленая прозрачная вода; сзади выветрившаяся, почти отвесная стена из красного камня; в сильные штормы волны накидываются на скалы и разрушают их. Я, как всегда, один здесь; медленно стаскиваю с себя рубашку, брюки; из-под обломка камня, который я нечаянно цепляю, выскакивает мелкий ловкий краб и быстро, боком-боком бежит к воде; я загораживаю ему дорогу, он сердится, подскакивает, и я даю ему уйти: пусть, зачем обижать такого маленького?
Ложусь на песок, от солнца пот не успевает выступить, высыхает; и в душе все как выжжено —
