Мы сидели в кафе на Невском, и бодренький русский эмигрант, сетуя, что его внуки уже не говорят на русском, поведал мне страшную тайну. Оказывается, все патриоты, с которыми ему пришлось общаться, рассказывали друг о друге «страшные вещи». У него возникло впечатление, что у нас не патриотическое движение, а конкурирующие фирмы по продаже одного и того же товара. В конце разговора он все-таки достал бумажник… Я уже начал потирать свою шишку на голове, готовясь собирать инвалюту. «За кофе плачу я», – вежливо сказал эмигрант и достал из кошелька 10 р. Он был человеком воспитанным и помнил еще о русской щедрости.
Перед расставанием он спросил, как он может посетить редакцию нашей газеты и приобрести последние номера. Я, стесняясь нашей нищеты, объяснил, что мы не имеем помещения редакции и делаем газету на стареньком компьютере дома. Он спросил, на какой модели компьютера мы работаем? Я сказал, что у этой модели нет названия, т. к. она слеплена русским умельцем из других стареньких. Он сказал, что если доживет до следующего года, то привезет нам новенький компьютер. На следующий год он не приехал.
Интересно, с какими мыслями он покидал сей мир? О чем он думал, вспоминая Россию, ее будущее – патриотов? М-да…
И все-таки, откуда у меня на голове появилась шишка?
Начнем сначала. Если к нулю прибавить сомнительный доход от книг, ввести неизвестный «х» в качестве непредвиденных потерь, отнять инфляционные, еще отнять постоянный рост цен, питание и сигареты тоже отнять и прибавить внезапную помощь внезапного спонсора, то получится следующий номер газеты… Теперь можно спокойно уснуть. Или проснуться?
– надежный водитель, мой давний приятель, из-за превратностей судьбы пересевший с иномарки на дедушкину вазовскую «шестерку». Под дождь, сумерки и однообразную дорогу меня тянуло ко сну, как говорят современные студенты, «плющило». Ох, и велик русский язык, каждое новое поколение находит в нем свое. На каком-то километре меня «сплющило» совсем, и все, что было вымучено сознанием, упало в темный подвал подсознания, и первая сигнальная отдалась второй.
Мой приятель остановил машину. Я спросил, что случилось. «Надо помочь», – устало ответил он и вышел из кабины. Я последовал за ним, разминая затекшие конечности. На обочине стоял «запорожец» в нем сидела женщина и шестеро детей от пяти до одиннадцати лет. У меня мелькнула мысль – «рожала каждый год». Возле машины стоял мужчина со всеми признаками лица кавказской национальности. Он что- то говорил своей женщине, которая пыталась выбраться из-под детей, и, видимо, помочь ему. Так как я в машинах не очень разбираюсь, даже «пятерку» от «шестерки» не отличу, то предпочел покурить «прощание с Америкой» – LM. Лицо кавказской национальности с вечным южным загаром и легким московским акцентом объясняло причину поломки своей машины моему приятелю. Мой приятель, человек очень отзывчивый, с усердием занялся ремонтом. Часа через два, после измывания над собственным телом, он констатировал, что машина ехать не может и придется брать ее на буксир. Кавказец скромно объяснил, что у него нет денег для оплаты буксировки, т. к. он беженец и все средства уходят на памперсы для детей. Конечно, мы не могли бросить жертв антитеррористической борьбы и приближающегося «справедливого возмездия» вместе с «гордым орлом», «несгибаемой волей» и еще кого-то из НАТО. До Питера оставалось километров двести, наша объединенная скорость с представителями братского народа была не более сорока. Останавливались мы через каждые полчаса, т. к. дети хотели писать: видимо, памперсы давно закончились. Старший ребенок на каждой остановке просил у нас порулить, говоря, что у него «там дома» осталась его машина, на которой он любил ездить мимо наших блокпостов…
Двигались медленно, но, несмотря на неудобства, все были довольны. Мы оттого, что помогаем людям, а они оттого, что им помогли. По дороге нам попалась еще пара сломанных машин, но мы уже не могли им помочь, и мой приятель на протянутые руки просивших кивал назад. Мы ввозили в родной город новую семью «беженцев». Они обязательно скоро купят себе скромную квартирку, дети пойдут в школу, а по выходным и праздникам будут посещать мечеть. Их дети будут играть в добрые игры с нашими детьми, несмотря на разные менталитет и культуру. Действительно, при чем тут национальность, ведь все мы от обезьян, хотя и от разных, но все же от обезьян. Пусть их дети будут повторять за взрослыми «Аллах агбар», наша христианская терпимость может ответить «воистину агбар». Худой мир всегда лучше толстой ссоры. Ведь их присутствие внесет особый колорит в жизнь нашего города, и среди темненьких головок иногда будут мелькать светленькие. Европейский дом большой. В нем всем хватит места, а если и не хватит, то всегда можно подвинуться. «Куда двигаешься! Передачу не переключить!» Я проснулся от знакомого голоса. Мой приятель отодвигал меня от рычага переключения скоростей. «Тебе что, места мало? Уснул что ли?» Я посмотрел на спидометр: там были все девяносто пять. Я тревожно посмотрел назад – «запорожца» не было. «А, где они?», – сиплым голосом произнес я. «Кто они?», – равнодушно спросил приятель. «Кавказская семья», – еще более сиплым голосом прошептало мое тело. «Ну, ты допишешься», – с усмешкой уронил Володя и притопил газ. Мне стало еще радостнее, чем было в интернациональном сне. Скорость сто, через два часа будем дома, если бесы не собьют с пути.
Мне приходилось сидеть в депутатском кресле. В окруженном войсками «Белом доме» в сентябре-октябре 1993 года я в качестве журналиста имел честь соприкоснуться с парламентской деятельностью. Все было очень романтично: свечи, обкуренный Хасбулатов произносит дерзкие речи, в глубине тьмы – хмурый Руцкой. Все походило на бредовый сон больного свинкой. Чеченец и еврей возглавили мятежных русских или взбунтовавшихся чеченца и еврея поддержали русские патриоты. К чему на первой фазе сна вдруг всплыли воспоминания почти 10-летней давности? Наверное, это из-за просмотра «Парламентского часа». Содержание сна очень часто зависит от дневных и вечерних впечатлений. Они всплывают в подсознании, превращаясь в удивительные сновидения с громадным ассоциативным рядом пережитого. Неведомый режиссер так закручивает сюжет, находит такие краски, оттенки и звуки, которые никогда не будут доступны разуму и душе в окружении материального мира и бодрствующего сознания, жестко стоящем на рельсах логики.
Я не помню, как стал помощником депутата Шандыбина от КПРФ. Но сейчас я рядом с ним в новеньком зале Госдумы, и мы вместе склонились над листом бумаги, набрасывая план статьи для газеты «Правда». В зале шум – депутаты делят госбюджет. Василий Иванович нервничает и постоянно причесывает ладонью волосы на абсолютно лысой голове. Он не может сосредоточиться и, не выдержав, выкрикивает с присущей ему прямотой: «Товарищи! Ну не мешайте! Я пишу антисемитскую статью!» О, это было не тихое, философское розановское в редакции «Господа, тише, я пишу черносотенную статью». Это было народное «черносотенное», от земли и матери – правды под шелест видеокамер! В этот момент в Шандыбине было нечто от Маяковского, выплескивающего свое перекипевшее: «Республика наша в опасности. В дверь лезет немыслимый враг!» Я видел и слышал, как у Иосифа Кабзона стон застрял в горле и стал отклеиваться парик. Японская еврейка Хакаманда что-то невнятное произнесла на иврите, а растерянный Зюганов – на выдохе шепотом: «Ну, ты, Вася, даешь». Шандыбин понял, что он что-то не то изрек. Нельзя сказать, что это было неожиданным для присутствующих: он и раньше проезжался по сионистам и еврейской буржуазии. Но тут он произнес вслух сокровенное. Это как с работниками посольств и консульств. Все знают, что они в той или иной степени сотрудники спецслужб, но пока не пойман – не шпион. Представьте, что на каком- нибудь официальном приеме вдруг встает эстонский дипломат и заявляет, что он агент Моссада. Конечно, у Шадыбина случай более сложный. Что такое шпион по сравнению с антисемитом! Предчувствуя надвигающийся скандал, хитрейший спикер Селезнев объявил перерыв. Я даже не успел поделиться своим впечатлением с Василием Ивановичем, как кто-то из фракции КПРФ подбежал к нему и шепнул в его колоритное ухо: «Срочно на экстренное собрание фракции». Я попытался пойти за шефом, но гонец резко бросил мне: «А с тобой мы еще разберемся!» Ну, сон был бы не сном, если бы я не оказался на «экстренном заседании коммунистов». Там я уже был в роли стенографиста и переводчика. Очень покрасневший Геннадий Андреевич, поблескивая глазами, глядя далеко вперед, сказал: «Как вы все знаете, у нас ЧП. Наш товарищ, подвергшись влиянию одного из националистов-черносотенцев, соскочил с тропы интернационализма и классового подхода. Я давно указывал коммунисту Шандыбину на его новое окружение, на его увлеченное чтение националистических газет и книг. Товарищ меня не услышал, и вот катастрофа! Только мы успели оправиться от жидоедских выходок Макашова, теперь Шандыбин. Василий Иванович, мы же вместе с вами ходили в мавзолей к Владимиру Ильичу, возлагали цветы Карлу Марксу, неужели вы не знаете, что все наши основоположники немножко, так сказать, евреи. А вы „антисемитскую статью“. Как я буду смотреть в глаза нашим товарищам-евреям. Что я скажу нашему нобелевцу Жоресу.
