В тот день, когда я следил за блондинкой, Света поссорилась с матерью из-за собаки. Мать отказалась кормить животное, заявив, что ей совершенно некогда было. Рекса весь день пролежала под кроватью. Света, движимая угрызениями совести, отправилась с ней на улицу. Потом она говорила мне, что для собачьего здоровья очень вредно долгое сдерживание естественных позывов. От этого у них портится мочевой пузырь и прочие органы, а моча всасывает в кровь и разъедает мозги. Воспитанная собака будет терпеть, пока не умрет, но не сделает лужи на линолеуме. Света страдала вместе с Рексой. Она не могла уходить с работы даже во время обеденного перерыва, чтобы выгулять собаку. На риторический вопрос, почему мать так себя ведет, я не нашел ответа. Сериалы хуже героина, они выключают человека из жизни навечно. Тут никакая терапия не поможет.

Чтобы выяснить подробности насчет Светы, я смотрю в окно. Я устроился основательно, надеясь не упустить ее выхода. Я еще не в курсе, что у блондинки есть собака, однако предчувствую скорое появление обтягивающих шорт. Видимо, во мне говорит сексуальный голод, и ничего удивительного. Я здоров и не стар. Странно, но раньше я не видел блондинку в нашем дворе. Мы жили в разных вселенных, находящихся в одной точке пространства. Вчера мембрана между ними лопнула.

На работе начальник взирает на меня осторожно. Генерал уткнулся в свой компьютер и делает вид, что меня не замечает. Видимо, это нелишняя предосторожность. Теперь уже нет никаких сомнений, что он — представитель некой подпольной организации. Любая организация заинтересована в вербовке новых членов. Я стал очередным объектом в процессе пропаганды, мне оказана честь. Отчасти я ощущаю свою связь с теми, кого Генерал считает своими товарищами, с самим Генералом. Ночь без сна не прошла даром. Вопросы множатся, делятся с бешеной скоростью, словно вирус гриппа. В голове гудит точь-в-точь как при простуде.

Я решаю позвонить Генералу находясь на работе. Для этого я отправляюсь в туалет, захожу и проверяю, нет ли в кабинках людей. Забираюсь в одну из кабинок с телефоном в одной руке и визиткой генерала в другой. На своем рабочем месте Генерал снимает трубку с пояса и отвечает. Кажется, он совершенно не удивлен. Если его и забавляет эта моя конспирация, то вида он не подает.

— Надумали, — говорит Генерал сухо. — У вас есть что сказать мне?

Я сижу в кабинке на крышке унитаза. Знаю, что выставляю себя полным дураком.

— Мне… вы просили позвонить, если будет что спросить, да? Что должно произойти? Что должно происходить?

— Завтра суббота, — отвечает Генерал, — приходите в 14:00…

Дальше я слушаю его инструкции, боясь, что кто-нибудь войдет в туалет. Но я запоминаю все до мелочей.

— Возьмите с собой друга или подругу, в которых вы уверены. Если хотите, конечно. Только одного — таковы правила, — добавляет Генерал.

Я соглашаюсь. В туалет входит Поляков, я слышу это по походке. Телефонная трубка отправляется в карман пиджака. Начальник сопит, словно пришел сюда заниматься онанизмом. Он топчется возле раковин. Я смываю воду, выхожу насвистывая. Встречаюсь взглядом с начальником. Мы оба глядим в зеркало. Моя физиономия излучает злобу, будто я разъяренный бультерьер.

Вероятно, Поляков думает, что я собираюсь отплатить ему за «мудака». А сейчас мне просто на него наплевать, я отчасти могу контролировать себя. Все-таки я нахожусь на работе. И месть — блюдо, которое подают холодным.

Мою руки, вытираю салфеткой, выхожу из туалета. Поляков выглядит так, будто только что повстречался со своей смертью.

На стене дома возле моего подъезда прочувствованная надпись: «Бей натуралов! Бей натуралов! Бей натуралов!» Раньше я ее не видел, еще вчера стена в том месте была чистой. Под надписью сидит то ли пьяный, то ли наширявшийся подросток в грязной футболке. Спит. Может быть, эту надпись сделал он в порыве умопомрачения. Его одолевают темные страсти дегенерата. На лице печать вырождения.

Я останавливаюсь и смотрю, сжимая в карманах кулаки. Двор стал сумеречным, неприветливым, однако владельцы собак упорно несут свою вахту. В отдалении раздаются голоса. Где-то среди местных собачников находится блондинка. Пять минут назад я увидел ее из окна — она выводила из нашего подъезда лохматую рыжую колли. К выходу я готов заранее, остается только надеть ботинки.

Постояв рядом с гомосексуалистским заклинанием и пьяным подростком, я отхожу к середине двора. Не имею понятия, как поступить в этой ситуации, и не думаю, что кто-то имеет. Избить вырожденца до полусмерти здесь же — не совсем удачный вариант. Суббота будет днем вопросов и ответов, если верить Генералу. Следующий маленький шажок к новому существованию. Мои крылышки сохнут.

Я не иду туда, где толпятся владельцы собак. Мне неинтересны их разговоры, их лица. Я подожду, когда блондинка пойдет назад. Миновать меня она не сможет, ей волей-неволей придется познакомиться со мной. Решение принято. Я хочу вести ее завтра к Генералу.

Приходится выкурить множество сигарет и долго сидеть на стылой деревянной скамейке, прикидываясь человеком, которому просто нечего делать. Почти стемнело — насколько возможно, когда день еще увеличивается. Во дворе горят три желтых фонаря. Я вижу, как постепенно расходятся собачники. У некоторых по целому выводку разномастных догов или пуделей, у других овчарки, доберманы, ризеншнауцеры. Колли лишь у блондинки, на которую я охочусь. Собаки гавкают, люди над чем-то смеются. Меня трясет. Я озяб.

Блондинка не идет обратно, хотя вглядываясь в дальний угол двора, я определил, что там она осталась в одиночестве. Потом я только узнал о ее ссоре с матерью. Света была в ужасном состоянии духа, хуже некуда. Я поднимаюсь со скамьи, затаптываю окурок.

Как раз в этот момент во дворе и появляются черные, трое. Один ведет тигрового стаффордширского терьера на длинном поводке. Другие вразвалку идут слева от него и громко гундосят на своем языке. Свету не видно во мраке под деревьями, однако стаффорд тянет именно туда, настойчиво, потому что учуял суку. Хозяин тянет в свою сторону и ругается. Наконец сдается. Через секунду он понимает, как ему крупно повезло. Под деревьями троица нашла Белую женщину. Одну, ночью.

Переключатель в моей голове, я его четко вижу. Как-то само собой я перевожу его в иное положение. Вместо страха и неуверенности приходит ледяное спокойствие. Бешеная ярость не обжигает, а холодит. Я почти не чувствую своего тела от новой легкости. Черные смотрят на меня, появившегося из темноты в виде еле очерченной тени. Их разговоры смолкают. Хозяин паскудной псины, домогающейся Рексы, стоит ближе всего к блондинке, у него рот разинут от изумления. Они освещены лучше, чем я.

— Кто такой? Чего надо? — Знакомый лай. Это те, которые встретились Свете у выхода из подземного перехода.

— Пошел! — говорит другой, плюя мне под ноги.

Не собираюсь даже.

— Пошел! — рявкает еще один.

Мой двор. Гуляю где хочу.

— Свинья, собака русская, иди-иди, пока не зарезали, — советует хозяин стаффорда.

Слышно, как вздыхает блондинка, перепуганная до полусмерти. Градус моей берсерковой ярости повышается медленно, но верно. Мне кажется, я вижу мир в инфракрасном диапазоне, меня переполняет радость, предвкушение.

Я слишком долго беседовал с этими типами, много чести.

Рекса жмется к ногам хозяйки, обматывает ей колени поводком, уходя от наглого пса. Маленького толчка хватит, чтобы свалить блондинку на землю. У нее типичное онемение, Света стоит соляным столбом.

Я бью первым и так, как себе представляю надо бить. Современные мужчины, если они далеки от спорта, учатся драться по фильмам. Известно мне только одно в ту минуту: крепче сжимай кулаки. Позже, когда один дагестанец, запутавшись в своих ногах, упал набок, я открыл еще одно: надо быть как можно более быстрым. Как я попал первому в скулу, неизвестно. И потом кидаюсь на собачника, совершенно не беря в расчет, что он может спустить на меня свое животное. Третий достает меня вскользь по шее и плечу, но я почти ничего не чувствую. Я вцепляюсь собаководу в воротник, дергаю в сторону. Меня в лицо бьют два кулака, с двух сторон. Я ору от ярости. Мои руки работают как ветряная мельница.