— Где он? — спрашиваю.

— Его обступила охрана. Здоровенные лбы. Если я не успею до того, как он сядет в машину, пиши пропало…

— Что нам делать? — выговариваю я почти одними губами.

Колючка набирает полную грудь воздуха.

— Заткнись…

Его палец давит на курок. Я практически вижу это. Президент замешкался возле бронированного автомобиля, возможно, заметил, что у него развязался на ботинке шнурок.

Палец Колючки доводит курок до нужного положения, срабатывает боек и происходит микровзрыв. Пуля, начиненная ядом внутри и снаружи летит через ствол и вырывается в мир. Воплощение возмездия и безумия. Она пробивает воздушные массы, сопротивляясь ветру, чтобы через два с лишним километра ввинтиться охраннику в нижнюю челюсть, оторвать ее и продолжить свой путь. Голова Президента откидывается в сторону, его бросает набок, на борт машины, а потом на асфальт. Пуля делает последний рывок внутри черепа, выталкивая фонтан крови. Упырь мертв.

На этом все. Президента больше нет. Колючка успевает это увидеть за ничтожно малый момент времени. Выстрел великолепный — инструкторы могли бы гордиться своим учеником.

Охранники озираются, некоторые начинают закрывать своего хозяина телами, не сообразив, что все кончено. Другие кричат и расталкивают непонятливых.

Но это я уже фантазирую, мне неизвестны детали, как неизвестны Колючке. И они неважны…

Начинается массированная атака на Москву. В бой двинулись верные Сопротивлению части и штурмовые отряды, государственные компьютерные сети рухнули от ударов изнутри, электростанции, питающие важные для врага ключевые учреждения, взорваны. Сопротивление бросает на противника все силы. Самолет, несущий расовое оружие, влетает в эти секунды в пределы города. Он держится низко, едва не задевая брюхом телевизионные антенны на крышах домов.

Мы с Колючкой смотрим друг на друга, великан устало улыбается, отбрасывает винтовку и садится на пыльный пол. По его лицу стекает пот. В нескольких кварталах от нас что-то взрывается. По улице внизу бежит народ. Кто-то кричит, что сюда идут милицейские части и надо строить баррикады… Где-то переворачивают автомашины… Я выглядываю из окошка, когда слышу шум боевых вертолетов. Мне кажется, что это враг, но через пару секунд становятся видны на бортах металлических стрекоз свеженарисованные свастики. Стрекозы мечут молнии в невидимых нам противников. Воздух прочерчивают инверсионные следы от ракет. Нарастает рокот.

— Пора идти, — говорит Колючка, поднимая оружие с пола.

Да, нас ждут в условленном месте. Надо двигаться, чтобы успеть проехать по улицам.

Мы спускаемся по лестницам. Много квартир в этом доме пусты, многие русские бежали отсюда, преследуемые режимом, остальные, испуганные, выходят на площадки и спрашивают нас, что случилось. Мы говорим им правду о том, что происходит на улицах Москвы. Россия зашевелилась. Открыла глаза. Нордический дух требует крови.

Никогда больше не подставлять вторую щеку.

Бей, если уже занес кулак, и да будут Боги с тобой.

Над Москвой ослепительное солнце, прогоняющее остатки тьмы. Кругом бегают вооруженные люди, неподалеку строится баррикада, активисты умудрились перевернуть набок автобус. Я и Колючка нацепили на рукава повязки со свастикой, повстанцы приветствуют нас, пока мы пробираемся по улицам.

Мы находим нашу машину и садимся в нее уже тогда, когда позади раздаются первые выстрелы. Бой за Москву только начался, впереди чудовищный объем работы.

Я переодеваюсь в машине и беру автомат. Через квартал нам попадается милицейский патруль, усиленный военными. Это верные врагу части. Они открывают огонь по нашей машине, колеса повреждены, нам приходится остановиться. Ржавая развалюха натыкается бампером на стену дома. Колючка наспех натягивает бронежилет. Я вываливаюсь на асфальт, чудом избегая пуль, и стреляю сам.

Над нами пролетает самолет, распыляющий биологический репеллент. Частицы вещества, напитываясь солнечным светом, становятся оранжевыми, оранжевым становится все вокруг, солнце нам в помощь. Я чувствую легкую резь в глазах, но она мгновенно проходит, зато начинают падать стреляющие по нам шабес-гои.

— Ну, вперед? Опрокинем их, пока не очухались?

Глаза у Колючки дикие, таких я еще никогда не видел, им овладевает безумие, азарт берсеркера. Я ничего не отвечаю, а вскочив, бегу вперед, невзирая на ощущение пуль, чиркающих по моей одежде, отрывающих от нее куски.

Я бегу. Я мечтал об этой секунде. Мой наставник рядом.

Момент истины.

Никакого отчаяния, никакого страха, только гордость за то, что я сражаюсь во имя бессмертия моей крови…

«День расы» Будимира продолжает недавно возникшую, совсем еще новую патриотическую романтическую волну в современной отечественной прозе. Сегодня такие повести как «Клеймо Чернобога» Романа Волкова невозможно уже очернить рамками «маргинальной» литературы — эти художественные произведения востребованы русским читателем.

Кому-то данная рецензия покажется слишком пафосной, «не критической». Пусть так. Мы, русские, устали уже за последние 15 лет от обливания и самообливания грязью везде и во всем. Мы будем искать и видеть только хорошее в себе. Пусть критикой занимаются продажные, желчные литераторы-русофобы. К слову сказать, Будимир отлично владеет литературными флэш-бэками, которые он удачно использовал в повести. Но главное в его творчестве на сегодня не литературные изыски — формирование матерого писателя — дело не одного десятка лет — самым же важным в его произведении является актуальность, включенность в жизненную ткань современности.

Нынешний 2006 год становится знаковым для реального русского этнического Возрождения России. Мы вновь обретаем собственную расовую и национальную идентичность, а вовсе не пали жертвами «западной фашистской заразы», как это преподносят нам враждебные всему русскому и белому PR- технологи. Именно сегодня разыгрывается национальная политическая карта, начиная с влиятельных элитарных кругов и заканчивая кухнями простых обывателей. И именно в России заметили и четко определились с этой на самом деле глобальной тенденцией. События в Австралии и во Франции рассматриваются до сих пор в рамках гуманного подхода и либеральной идеологии лишь как всплески «атавистического мировоззрения» и «нацизма» Второй мировой. Слишком долго западный либерализм с его «всеобщим» универсализмом, эгоистическим рафинированным индивидуализмом подавляли все