стране вот-вот разразится гражданская война. Пропаганда, развернутая режимом имеет целью напугать обывателя, пробудить в нем гражданственность и «лучшие либеральные чувства». Но даже я, не такой уж и искушенный в этом человек, новичок, вижу, что усилия тщетны. Кое-где люди стихийно выходят на улицу, требуя отставку правительства и суда над Президентом. Колючка говорит мне, что стихийности на самом деле никакой нет, что эмиссары Сопротивления свое дело знают.

— Я и сам хотел бы этим заниматься, — вздыхает он, — выйти на улицу открыто, как в старые добрые времена, понимаешь…

Я думаю о взрывчатке, спрятанной в этот момент в нашей машине. На улицах усиленные милицейские патрули, а на выездах из города можно заметить замаскированные тут и там бронетранспортеры.

Время летит стремительно. Иной раз трудно определить спал ты сегодня вообще и сколько. В такие моменты ты понимаешь только одно — война началась, пути назад нет. Дальше будет тяжелее.

Часто Колючка исчезает на много часов, и в это время я сижу на съемной квартире и принимаю сообщения от различных мобильных групп. Я выучиваю все шифры, приходящие на сотовый и рацию и передаю их Генералу либо человеку по прозвищу Фантом. Мне передают инструкции для Ласточкиного Гнезда, Крысы Бетховена, Весеннего Бриза, Ледового Тороса. Либо для Путешествия к Антарктиде, Лунного Модуля, Красного Быка, Рассерженной Бабушки.

Это группы сопротивления, осуществляющие непосредственную диверсионную деятельность.

Я включен в систему координации.

Я — часть грандиозного проекта по возвращению Свободы.

Вчера был взорван вокзал, на котором в ожидании поезда собралось несколько сотен нелегалов. Люди Сопротивления заранее позаботились о том, чтобы под удар не попали Белые. Пока город в шоке, пока правозащитники кричат во всю глотку о «беспределе, творимом фашиствующими элементами», мы действуем по плану. На телевидении толпятся брызжущие слюной евреи. Они просят помощи у кровавых псов из Моссада и Б’най Б’рит.

В квартире, где я сижу, нет ничего. Если необходимо будет отсюда бежать, бросать нечего и не жалко. Продавленные полы, истертый ковер в большой комнате, кое-где грязные стекла потрескались и на трещины налеплен потемневший скотч. Обои вздулись и висят, словно старческая кожа. Ползают тараканы, и в минуты затишья, когда не слышно грохота транспорта на улице, особенно громко шуршат их лапки по ребристой ветхой бумаге. В квартире, за исключением ископаемой кровати, пары табуреток и кривого столика, нет никакой мебели.

Мы ждем. До первого серьезного выступления, когда на нашей стороне будет армия, остаются считанные часы.

Мы с Колючкой едем на очередную встречу. Я пью пиво из банки и жую бутерброд.

— Военно-транспортный самолет, который ведут верные нам люди, пробивается, предположим, к Москве, — рассказывает Колючка, — а на его борту — тысячи кубических литров некоего вещества. Вероятно, этот самолет собьют, когда в ПВО сообразят, что он задумал что-то нехорошее. Но на сверхнизких высотах он пролетает над городом и распыляет свой груз. Вещество при соприкосновении с кислородом становится более активным. Аэрозоль накрывает десятки кварталов, ветер разносит ее еще дальше.

Для чего же все это? Химическое оружие?

Мы проезжаем мимо участка улицы, где милицейские патрули разом проверяют несколько машин. Люди выведены наружу, и у них изучают документы.

Колючка улыбается. Он абсолютно к этому безучастен, тогда как я покрываюсь ледяным потом.

— Белым твердят, что все расы и народы равны и в биологическом отношении одинаковы. Зачем же тогда правительства крупнейших стран разрабатывают оружие на основе расово-генетических различий? То, что уничтожает лишь азиатов, либо негров, либо представителей расовых субстратов? Это оружие существует. Сопротивлению удалось заполучить его в свои руки. Насколько мне известно, сейчас наши специалисты работают над его производством в более широких масштабах. Естественно, если позволяет техническое оснащение. Но даже того, что у нас имеется, можно с успехом использовать в самом большом мультинациональном вертепе у нас в России. Москве. Против расового оружия нет противоядия.

— Как же оно действует?

— Умирают все представители южных народов, не имеющих отношения к Белым нациям. Москва наводнена оккупантами, и вести с ними там уличную войну мы пока себе позволить не можем. Проявления болезни самые различные. Поражения иммунной системы, разрушение внутренних органов и прочее — лучше тебе поинтересоваться у врачей. Смерть скоротечна и относительно безболезненна. Вероятны заболевания также среди представителей метисовой прослойки, в которых сочетались черты разнорасовых родителей, но так как эти гибриды получились в результате расовых преступлений, они — не наша забота. Руководство Сопротивления считает, что наше чудесное вещество — единственная серьезная на данный момент возможность сократить число инородцев в столице.

— И Белые не реагируют на него? — спрашиваю я.

— Нет. Люди чистой расовой принадлежности могут не беспокоиться. К тому же отток русских из города продолжается. Чем сильнее мы сумеем раскачать ситуацию, тем лучше.

В некоторых регионах, по сообщениям разведки Сопротивления, Белые берут в руки оружие и идут на открытое противостояние с оккупантами. Юг. Казачьи станицы занимают сторону Сопротивления, чтобы уничтожить обосновавшихся на русских землях кавказских бандитов. СМИ замалчивают правду о событиях, боясь всеобщей паники. Казаки, поддерживаемые отрядами Белых штурмовиков, полностью овладевают небольшими населенными пунктами. Местная милиция расколота глубокими национальными противоречиями. Инородцы, укрепившиеся в структурах правопорядка, не желают отдавать захваченное. Евреи насаждают политкорректность и интернационализм, которые в один прекрасный день лопаются словно мыльные пузыри. Людям достаточно открыть глаза. Десятки лет ненависти и межрасового непонимания не могут быть погашены выходом насильственных законов о дружбе между народами.

Недостаточно истерично-позитивной рекламы, чтобы заставить дружить русского и африканца. Или таджикского наркоторговца. Или цыганского вора.

Не останется безнаказанной пропаганда геноцида русских в России, проходящего под лозунгом соблюдения прав человека. Русскому народу не находится места даже в конституции.

Единственный способ прекратить конфликты между высшими и низшими — поставить непреодолимые границы и прекратить всякие контакты.

Наш девиз — Эра Разделения. Давайте здраво смотреть на мир.

Упыри, сидящие на шее нашего Отечества, не заслуживают иного к себе отношения. Тем, кто хочет, будет предоставлена возможность уехать по собственной воле, остальные подлежат ликвидации.

Здесь нет моего оправдания истребления врага. Нет оправдания Колючки. Нет оправдания Генерала либо кого-то еще из наших братьев. Никому из нас это не доставляет удовольствия. Глядя на изуродованный окружающий мир мы учимся прагматизму. Очистить дом можно лишь взявшись за метлу — других способов не существует.

Нам не в чем оправдываться.

У нас есть за что бороться.

Я ощущаю вспышку ослепляющей убийственной ненависти, когда смотрю из окошка машины. Очередной патруль избивает группу мужчин и женщин, которых вытащили из микроавтобуса. Я не знаю, кто они. Но они русские. Люди собираются вокруг и наблюдают. Рядом с патрульными стоят вооруженные автоматами солдаты, их оружие направлено на зевак. Среди тех, кто орудует резиновыми палками, почти все инородцы с юга.

Мы погибаем. Это нужно остановить.

До каких пор будет продолжаться истребление моих братьев и сестер?!

— Ты хочешь убить их? — Колючка сжимает тяжелыми пальцами мое предплечье.

— Да.

— Ты чувствуешь необходимость этого каждой клеточкой своего тела?

Колючка говорит как раньше — будто вынимает из меня душу и подставляет ее под режущий северный ветер.

— Ты будешь упиваться убийством?

— Нет.