было собралась броситься в туманную зыбь, в ее жизни появился другой мужчина… — Она помолчала; ее голос едва заметно потеплел; это было единственное мгновение, когда она смягчила свое холодное повествование. — Этот человек, движимый только состраданием и ничего не ждущий взамен, заметил несчастную девочку на берегу серой реки и вскоре излечил ее раны, вернул ей улыбку. Он стал ей отцом, которого она никогда не знала; братом, которого у нее не было; супругом, равного которому она так и не встретила… Представьте себе, этот удивительный супруг оказался настолько благородным, что ни разу не воспользовался принадлежавшим ему правом… Вы понимаете меня, дон Хайме?

Маэстро по-прежнему не видел ее глаз, но чувствовал, что Адела де Отеро пристально на него смотрит.

— Кажется, понимаю.

— На самом деле понять это довольно сложно, — произнесла она так тихо, что дон Хайме скорее почувствовал, чем расслышал значение слов. Повисла долгая тишина. Дон Хайме начал уже опасаться, что она не захочет продолжать свой рассказ; но через некоторое время ее голос зазвучал вновь:

— В течение двух лет этот человек занимался кропотливым трудом: он создавал новую женщину, совершенно иную, мало похожую на ту девочку у реки, которая дрожа глядела в воду. И по-прежнему ничего не требовал.

— Какое редкое самопожертвование!

— Не думаю, дон Хайме, не думаю. — Она на миг прервалась, словно взвешивая свои слова. — Не так все просто. Нельзя сказать, что им руководило чистое человеколюбие… вероятно, это была страсть творца, упоение властью, но не явное, а живущее где-то в глубине… «Ты самое прекрасное из всего, что я создал», — сказал он как-то раз, и, вероятно, сказал правду: он не жалел ни сил, ни денег, ни времени. В ход были пущены всевозможные средства: роскошные платья, уроки танцев, верховой езды, музыки… фехтования. Да, дон Хайме. Девушка по какому-то странному капризу природы оказалась одаренной фехтовальщицей… Но однажды служебные дела вынудили этого человека вернуться на родину. Он взял девушку за плечи, подвел к зеркалу и кивнул на ее отражение. «Ты прекрасна и свободна, — сказал он. — Посмотри на себя внимательно. Вот то, к чему я стремился». Он был женат, у него была семья и множество забот. Но, несмотря на это, он не собирался покидать свое творение на произвол судьбы. Перед отъездом покровитель подарил девушке дом, где она могла жить безбедно, и, находясь в далеком краю, следил за тем, чтобы она ни в чем не нуждалась. Так прошло семь лет.

Алела де Отеро помолчала и шепотом повторила:

— Семь лет.

Она подошла чуть ближе, теперь он видел ее фиалковые глаза, в которых мерцал свет фонаря. Маленький шрам по-прежнему казался таинственной улыбкой.

— Должно быть, вы, дон Хайме, уже догадались, кто этот человек.

Он растерянно заморгал и приготовился было возразить, однако внутренний голос посоветовал ему воздержаться от поспешных замечаний, чтобы не прервать ее монолог. Она покосилась на него, пытаясь понять причину его молчания.

— Девушка понимала, в каком она неизмеримом долгу перед своим благодетелем, — продолжала она минуту спустя. — В тот день, когда они расстались, она сказала на прощанье всего одну фразу: «Если когда-нибудь я буду нужна тебе, позови меня. Даже если мне придется спуститься в преисподнюю…» Уверена, маэстро, что если бы вы только знали мужество и преданность этой девушки, вы бы поняли, насколько ее слова соответствовали истине.

— Меня удивляет вовсе не это, сударыня, — признался дон Хайме. Она слегка улыбнулась и покачала головой, словно замечание ей польстило. Дон Хайме провел рукой по лбу, холодному как мрамор. Происходящее казалось ему долгим мучительным сном. — Итак, — продолжил он, — настал день, когда этот человек действительно попросил вас спуститься в преисподнюю…

Адела де Отеро взглянула на него пристально: замечание было метким. Она подняла руки и сблизила ладони, награждая его неслышными аплодисментами.

— Превосходное определение, дон Хайме. Замечательное.

— Я всего лишь повторил ваши слова.

— Все равно превосходное. — В ее голосе звучала ирония. — Спуститься в преисподнюю… Именно об этом он однажды меня попросил.

— Неужто так велик был долг?

— Неизмерим.

— И так неизбежна расплата?

— Девушка получила от этого человека все, что имела. И главное — все, чем она стала. Ничто не шло в сравнение с тем, что он ей дал… Однако позвольте мне продолжить. Человек, о котором идет речь, занимал видную должность в некой организации. По причинам, о которых вам несложно догадаться, он ввязался в политическую игру. В игру очень опасную, дон Хайме. Коммерческие интересы привели его к союзу с Примом, и тут он допустил серьезную ошибку — финансировал один безумный революционный проект, закончившийся полным провалом. К сожалению, его разоблачили. Это означало крах, катастрофу. Но положение в обществе и еще ряд причин помогли ему удержаться. — Адела де Отеро замолчала, а когда заговорила снова, голос ее изменился, в нем появились металлические нотки, жесткие и холодные. — И тогда он решил сойтись с Нарваэсом.

— А что сделал Прим, когда узнал о предательстве?

Она задумалась, прикусив нижнюю губу.

— О предательстве?.. Действительно, можно сказать и так — Она посмотрела на него недоверчиво, как девочка, которая разболтала чужой секрет. — Прим, разумеется, ничего не узнал. Он и по сей день ничего не знает.

Дон Хайме был искренне возмущен:

— Вы хотите сказать, что вы это делали для человека, способного на предательство?

— Вы, наверное, просто ничего не поняли. — Фиалковые глаза взглянули на него с презрением. — Вы совсем ничего не поняли. Неужели вы верите в плохих и хороших людей, в справедливые и несправедливые поступки?.. Какое мне дело до генерала Прима или кого-то еще? Я пришла к вам, чтобы рассказать о человеке, которому обязана всем. Разве со мной он не был честным и справедливым? Разве меня он предал?.. Прошу вас, друг мой: оставьте вы свои лицемерные заявления. Кто дал вам право кого-то судить?

Дон Хайме вздохнул. Он очень устал и с большим удовольствием прилег бы на софу. Ему хотелось уснуть, уйти от всего этого прочь, чтобы события ночи оказались всего лишь скверным сном, который рассеется с первыми лучами зари. Он уже не мог с уверенностью сказать, хотелось ли ему дослушать историю до конца.

— Что же произойдет, если Прим обо всем узнает? — устало спросил он.

Адела де Отеро сделала равнодушную гримасу.

— Он никогда не узнает, — сказала она. — Только два человека участвовали в этом деле вместе с ним: президент Совета и министр внутренних дел, с которыми он общался непосредственно. К счастью, оба они скончались… умерли своей смертью. Больше ничто не могло помешать моему другу сохранить прежние отношения с Примом. Опасных свидетелей не стало.

— Прим и его приспешники вот-вот придут к власти…

Она улыбнулась:

— Да. Они победят. И мой друг один из тех, кто финансирует эту кампанию. Представьте, какие выгоды его ждут.

Дон Хайме прикрыл глаза и покачал головой. Теперь все было ясно.

— Но тут появилось лишнее звено, — пробормотал он.

— Правильно, — подтвердила она. — Этим лишним звеном был Луис де Аяла. За время своей политической деятельности маркиз приобрел большой вес, чему немало помогло его сотрудничество со своим дядей Вальеспином, министром внутренних дел, который отлично знал, чем занимается мой друг. После смерти Вальеспина Аяла получил доступ к его личному архиву, и у него в руках оказались документы, содержащие подробности этой истории.

— Не могу понять, зачем все это понадобилось маркизу… Ведь он всегда подчеркивал свою