В первый раз за все утро комиссар улыбнулся.

— Теперь-то я знаю: вы крепкий орешек. — Он рассек воздух воображаемой шпагой. — И это в ваши-то годы… Не часто такое бывает. Пожилой человек один на один с двумя профессиональными убийцами… Гм…

Хайме Астарлоа пожал плечами.

— Я всего лишь защищал свою жизнь, сеньор Кампильо.

Комиссар вложил в рот сигару.

— Да, это веский повод, — покачал он головой в знак одобрения. — Это весьма веский повод. Вы по- прежнему не курите, сеньор Астарлоа?

— По-прежнему не курю.

— Все это очень, очень любопытно, друг мой. — Кампильо зажег спичку и с наслаждением втянул дым. — Видите ли… Несмотря на ваше… не вполне разумное поведение во всей этой истории, я почему-то испытываю к вам симпатию. Честное слово. Вы позволите мне сделать одно довольно смелое сравнение? Разумеется, при всем моем к вам уважении.

— Конечно, прошу вас.

Водянистые глаза пристально смотрели на дона Хайме.

— В вас есть что-то… Что-то наивное, не знаю, поймете ли вы меня правильно. Вы мне чем-то напоминаете монаха-затворника, которого против его воли втянули в мирской водоворот. Вы участвуете в этой трагедии, двигаясь, так сказать, по своей собственной орбите; вам чужды законы обычной логики, вы живете в каком-то своем мире, в высшей степени субъективном… И этот ваш субъективный мир не имеет ничего общего с миром реальным. Может быть, как раз ваша наивность, простите за выражение, по неведомой причине помогла вам оказаться сегодня в моем кабинете, а не в покойницкой. Короче говоря, сеньор Астарлоа, вы так и не поняли, в какое осиное гнездо угодили.

Дон Хайме поставил чашку на стол, нахмурился и посмотрел на своего собеседника.

— Надеюсь, вы не считаете меня идиотом, сеньор Кампильо.

— Ну что вы! Конечно же нет. — Комиссар вскинул руки, словно желая прогнать только что произнесенные слова. — Я просто не правильно выразился, сеньор Астарлоа, простите меня за бестактность. Видите ли… Когда имеешь дело с преступниками, да еще с такими профессиональными и безжалостными, как в нашем случае, расследованием должно заниматься компетентное лицо, которое в убийствах разбирается не меньше, чем сами убийцы, а, пожалуй, даже больше. Вы меня понимаете?.. Вот тут-то и загвоздка: некий профан, то есть вы, мечется туда-сюда среди преступников и жертв и не получает ни разу даже царапины. Это значит, что он, как говорят, родился под счастливой звездой. Под необычайно счастливой! Но удача в один прекрасный день может изменить даже своему любимцу. Вы знаете, что такое русская рулетка?.. В нее играют с револьвером в руках, верно? Словом, когда испытываешь судьбу, не стоит забывать, что в барабане всегда есть наготове пуля. И если нажать на курок несколько раз, револьвер в конце концов выстрелит; вот и все, конец истории. Я понятно выражаюсь?

Дон Хайме молчал. Комиссар, довольный собственным красноречием, развалился в кресле, держа в пальцах замусоленную сигару.

— Советую вам от всей души: впредь держитесь от всего этого подальше. В целях безопасности лучше бы вам вообще куда-нибудь уехать на некоторое время. Думаю, после стольких переживаний путешествие пойдет вам на пользу. Имейте в виду: теперь убийцы знают, что документы были у вас, и наверняка им захочется заставить вас умолкнуть навсегда.

— Я подумаю об этом.

Кампильо развел руками, словно объясняя дону Хайме, что дал ему самый разумный совет, какой только можно дать при подобных обстоятельствах.

— Хорошо бы обеспечить вам безопасность, но, к сожалению, такой возможности у меня нет. Дело принимает очень серьезный оборот, сеньор Астарлоа. Войска Серрано и Прима приближаются к Мадриду, идут приготовления к битве, которая может оказаться решающей; возможно, королевская семья больше не вернется в Мадрид и останется в Сан-Себастьяне, чтобы затем укрыться во Франции… Как вы сами понимаете, должность обязывает меня решать и более важные дела.

— Вы хотите сказать, что поймать убийц невозможно?

Комиссар покачал головой.

— Чтобы кого-то поймать, надо сперва узнать, кто он. А у меня нет никаких данных. Полная неразбериха: два трупа, этот изувеченный, потерявший рассудок бедняга, который, скорее всего, не выживет, вот и все. Может быть, нам помогли бы эти таинственные документы, но благодаря вашей… мягко говоря, абсурдной халатности, бумаги бесследно исчезли, и, боюсь, навсегда. Моя последняя ставка — ваш приятель Карселес; если ему удастся выкарабкаться, он, вероятно, расскажет нам, как убийцы узнали, что документы у него, объяснит, что в этих документах, и даже назовет имена… Вы действительно ничего не помните?

Дон Хайме безнадежно покачал головой.

— Я уже сказал вам все, что знаю, — пробормотал он. — Мне удалось прочитать эти бумаги всего один раз; даже не прочитать, а пробежать глазами. Я только смутно помню, что там были названия учреждений, какие-то имена, среди них несколько военных. Ничего, что могло бы вам помочь.

Кампильо посмотрел на него как на какое-то редкое ископаемое.

— Честное слово, дон Астарлоа, вы меня расстраиваете. В стране, где для людей главная забава — критиковать и обхаивать все на свете, а стоит двоим начать спорить, как вокруг немедленно собирается толпа зевак, принимая сторону то одного, то другого, вы смотритесь просто странно. Было бы интересно узнать…

В дверь постучали, и на пороге появился полицейский в штатском. Кампильо повернулся к нему, жестом приказывая войти в кабинет. Полицейский приблизился к столу, нагнулся и прошептал на ухо комиссару несколько слов. Тот нахмурился и мрачно покачал головой. Когда полицейский вышел, Кампильо посмотрел на дона Хайме.

— Мы потеряли последнюю надежду, — произнес он печально. — Ваш друг Карселес скончался.

Хайме Астарлоа уронил руки на колени и на мгновение задержал дыхание. Его серые, окруженные морщинками глаза впились в комиссара.

— Что, простите?

Комиссар взял со стола карандаш и сломал его. Затем показал две половинки дону Хайме, словно видя в этом нечто символическое.

— Карселес только что скончался в больнице. Из него не удалось вытянуть ни слова, разум так и не вернулся к нему: он умер в полном помешательстве. — Рыбьи глаза комиссара с трудом выдержали взгляд дона Хайме. — Итак, сеньор Астарлоа, вы единственное звено этой цепочки.

Кампильо умолк и почесал затылок обломком карандаша.

— Окажись я в вашей шкуре, — добавил он с холодноватой иронией, — я бы не выпускал из рук эту чудесную трость-шпагу ни днем ни ночью.

Дон Хайме вышел из участка около четырех часов пополудни. Жара стояла невыносимая, и он на мгновение помедлил в тени, падавшей от навеса книжной лавки, задумчиво рассматривая экипажи, сновавшие по мадридскому центру. В нескольких шагах от него уличный продавец оршада зазывал покупателей. Дон Хайме подошел к его тележке и попросил налить стаканчик; молочно-белая жидкость освежила горло, и на мгновение он испытал настоящее блаженство. Цыганка, стоя под палящим солнцем,