взять в толк: вокруг чего вращаются события и какую роль играете в этой истории вы, учитель фехтования. Если, конечно, вы действительно причастны к убийству.

— Я, сеньор, отлично вас понимаю, но, к сожалению, ничем не могу помочь.

— Я тоже сожалею, сеньор Астарлоа. Но и вы поймите меня: ввиду сложившихся обстоятельств я не могу быть уверен в вашей невиновности… В мои годы, после всего, что мне по долгу службы довелось увидеть, я даже родную маму не могу исключить из числа подозреваемых лиц.

— Скажите лучше прямо, сеньор Кампильо: вы меня подозреваете.

Лицо Кампильо сморщилось в скорбной гримасе, словно допустить подобную мысль о доне Хайме было ему крайне неприятно.

— Не совсем так Скорее я прошу вас сотрудничать с нами, сеньор Астарлоа. Мое доверие к вам доказывает назначенная на завтра встреча в моем кабинете. И еще одна просьба: как бы там ни было, не уезжайте из города и постарайтесь находиться в пределах досягаемости.

Молча кивнув в знак согласия, дон Хайме встал и взял шляпу и трость.

— А служанку вы допросили? — спросил он.

— Какую служанку?

— Ту, что работала в доме доньи Аделы. Кажется, ее звали Лусия.

— Ах да, простите. Я не сразу понял… Честно говоря, нет — мы не смогли ее найти. Консьержка сказала, что ее уволили примерно неделю назад и больше она там не появлялась. Мы повсюду ее ищем, но пока совершенно впустую.

— Ну а что еще рассказала консьержка из ее дома?

— Ничего, что могло бы помочь следствию. Вчера вечером над Мадридом разразилась гроза, и она ничего не слышала. А о самой сеньоре Отеро она почти ничего не знает. А если и знает, молчит, то ли из осторожности, то ли из страха. Квартиру она сняла три месяца назад через посредника, агента по недвижимости. Его мы тоже допросили, и тоже безрезультатно. Когда она поселилась, вещей у нее было очень мало. Никто не знает, откуда эта дама взялась, хотя, судя по некоторым признакам, она какое-то время жила за границей… Итак, до завтра, сеньор Астарлоа. Не забудьте про нашу встречу.

Дон Хайме посмотрел на него холодно.

— Не забуду. Спокойной ночи.

Он остановился посреди улицы, опершись на трость, и долго смотрел на темное небо; облачная пелена местами рассеялась, обнажив редкие звезды. Случись какому-нибудь запоздалому пешеходу увидеть дона Хайме в этот миг, он, несомненно, был бы поражен выражением его лица, слабо освещенного бледным светом газового фонаря. Его тонкие черты казались высеченными из камня и напоминали лаву, которая пылала в жерле вулкана всего минуту назад и внезапно застыла, настигнутая дыханием ледяной стужи. Окаменело не только его лицо: сердце в груди билось медленно, чуть слышно; его удары напоминали едва различимый трепет жилки, пульсирующей на виске. О происшедшем маэстро не думал или, вернее, не позволял мыслям о нем поглотить себя; но с той минуты, как он увидел обнаженное и обезображенное тело Аделы де Отеро, смущение, долгое время переполнявшее все его существо, рассеялось как по волшебству. Казалось, холодный воздух покойницкой оставил в его душе ледяной след. Разум был ясен; он отчетливо чувствовал каждый мускул своего тела.

Мир вокруг вновь обрел привычные черты, и он мог созерцать его, как прежде: немного отстраненно, с обычной грустью и безмятежностью.

Что с ним произошло? Даже сам дон Хайме затруднялся ответить на этот вопрос. Он безошибочно угадывал, что по какой-то неведомой причине смерть Аделы де Отеро вернула ему свободу, рассеяв чувство неловкости и стыда, которые вот уже несколько недель буквально сводили его с ума. Он понял нечто важное: эта женщина была не палачом, а всего лишь беспомощной жертвой, и теперь испытывал странное облегчение. Это все меняло. Причиной его тревог и мучений было не женское коварство, рассуждал он, а хитрый план, тщательно продуманный безжалостным убийцей, негодяем, чье имя до поры до времени оставалось тайной. Эти мысли утешали его. Встреча с убийцей, быть может, произойдет совсем скоро, и приблизить ее помогут документы, которые уже наверняка расшифровал Агапито Карселес, с нетерпением дожидавшийся маэстро в квартире на улице Бордадорес. Настал миг перевернуть страницу. Разорвав нити, марионетка начинала действовать самостоятельно. Смятение исчезло, и на его месте росла холодная ярость, беспредельная ненависть, спокойная и ясная.

Дон Хайме глубоко вдохнул ночную свежесть, сжал в руке трость и зашагал по улице, ведущей к дому. Пришло время во всем разобраться, пробил час отмщения.

Он шел по темным улицам. Было уже одиннадцать вечера, но вокруг сновали люди. Улицы патрулировались военными пикетами, повсюду виднелись конные гвардейцы, а на углу улицы Илерас он увидел остатки баррикады, которую горожане разбирали под присмотром вооруженных солдат. С площади Майор доносился смутный гул толпы, а напротив Королевского театра прохаживались вооруженные алебардами гвардейцы. Поблескивали острия штыков. Ночной город лихорадило, но погруженный в раздумья дон Хайме едва ли обращал внимание на то, что происходило вокруг. Вскоре он поспешно поднялся по ступенькам лестницы и открыл дверь. Он был уверен, что его дожидается Карселес; каково же было удивление маэстро, когда он обнаружил, что дом пуст.

Он чиркнул спичкой и зажег масляный фонарь. Охваченный недобрым предчувствием, он осмотрел спальню и фехтовальный зал, но и там никого не оказалось. Вернувшись в кабинет, он заглянул под софу, пошарил на книжной полке — документы исчезли. «Это невероятно», — сказал он себе; Агапито Карселес не мог просто взять и уйти, не переговорив с ним. Но куда он в таком случае подевал документы?.. Нараставшее подозрение заставило его вздрогнуть: неужели Карселес унес их с собой?

Вдруг он заметил лист бумаги, лежавший на письменном столе. Перед уходом Карселес написал записку:

Вот и все, даже подписи внизу не было. Дон Хайме подержал листок в руках, затем скомкал его и бросил на пол. Сомнений не оставалось: Карселес унес бумаги с собой. Внезапно маэстро охватила ярость. Он раскаивался, проклиная себя на чем свет стоит: как мог он довериться какому-то Карселесу? Бог его знает, где теперь бродит этот проходимец, прихвативший с собой документы, которые стоили жизни Луису де Аяле и Аделе де Отеро.

Он принял решение, как быть дальше, и, не раздумывая более ни минуты, стал спускаться по лестнице. Он отлично помнил, где живет Карселес, и направился прямиком к нему домой: он заберет у него документы и выведает все, что тому известно, даже если для этого придется применить силу. На лестничной площадке он приостановился. История принимала серьезный оборот. «Нельзя поступать опрометчиво», — сказал он себе, стараясь сохранять выдержку, которую постепенно начинал терять. В сумерках пустой лестничной клетки он прислонился к стене, обдумывая дальнейшие действия. Конечно, первым делом — к Карселесу. Но что же дальше?.. Оставался один путь: рассказать все Хенаро Кампильо; хватит играть с ним в прятки. Он с горечью подумал о навеки оставшихся в прошлом чудесных встречах, о женщине, которую он потерял из-за своей нерешительности, и поклялся не повторять ошибки. Он поговорит с комиссаром и отдаст ему бумаги Аялы. Пусть по крайней мере восторжествует справедливость.

Дон Хайме горько усмехнулся, представив лицо Кампильо, когда тот увидит его на следующее утро у себя в кабинете с бумагами под мышкой.

Он мог бы пойти в полицию и до визита к Карселесу, но это наверняка повлекло бы за собой определенные трудности. Одно дело — вещественные доказательства, другое — история, в которую можно поверить, а можно и не поверить; к тому же история эта полностью противоречила тому, что он показал на допросе в кабинете Кампильо. А Карселес, чьи намерения были ему неизвестны, мог просто-напросто начать все отрицать; ведь он даже не подписал свою записку и ни словом не упомянул об их общем деле. Нет, это неверный ход. Сначала надо разыскать Карселеса.

В этот миг дона Хайме осенила неожиданная мысль, и по спине у него пробежали мурашки: кто бы ни