аккуратно придавила его ногой.

— Я приехала свести старые счеты, — ответила она. — Больше ничего.

— Счеты, — повторил он. Потом затянулся своей сигарой, а выдохнув, произнес:

— Эти счеты лучше бы оставить как есть.

— Нет, — возразила Тереса. — Нет, если из-за них я плохо сплю.

— Ты от этого ничего не выигрываешь, — сказал дон Эпифанио.

— Что я выигрываю — мое дело.

В наступившем на несколько мгновений молчании было слышно, как потрескивают свечи на алтаре. И стук дождя по крыше часовни. Снаружи по-прежнему бегали синие и красные огни машины федералов.

— Почему ты решила подрубить меня?.. Ведь этим ты играешь на руку моим политическим противникам.

Он выбрал удачный тон, подумала она. Почти таким говорят с теми, к кому привязаны. Немного укора, много обиды и боли. Преданный крестный отец. Раненная в самое сердце дружба. Я никогда не считала его плохим человеком, подумала она. Он часто бывал искренним, может быть, и сейчас тоже.

— Я не знаю, кто ваши противники, и для меня это не имеет значения, — ответила она. — Вы приказали убить Блондина. И Индейца. И Бренду, и малышей.

Раз уж дело дошло до привязанности, вот те, к кому я была привязана. Дон Эпифанио, нахмурившись, рассматривал тлеющий кончик сигары.

— Не знаю, что тебе могли наговорить. И вообще, как бы то ни было, это ведь Синалоа… Ты сама здешняя и знаешь, по каким правилам тут живут.

— По правилам, — медленно проговорила Тереса, — полагается сводить счеты с тем, кто тебе задолжал. — Она сделала паузу и услышала дыхание дона Эпифанио — напряженно слушавшего. — А потом, — добавила она, — вы хотели, чтобы убили и меня.

— Это ложь! — возмущенно воскликнул он. — Ты же была здесь, со мной. Я спас тебе жизнь… Я помог тебе убежать.

— Я говорю не о том времени. А о том, когда вы пожалели об этом.

— В нашем мире, — возразил он, чуть помолчав, — дела очень сложны. — И воззрился на нее, пытаясь оценить эффект своих слов, как врач, наблюдающий за пациентом, принявшим успокоительное. — В любом случае, — прибавил он наконец, — я бы понял, если бы ты хотела свести счеты со мной. Но связываться с гринго и с этими трусами, которые хотят вышвырнуть меня из правительства…

— Вы не знаете, с кем я связалась.

Она произнесла это мрачно и так твердо, что он задумался, сидя с сигарой во рту, прищурив глаза от дыма. По комнате бегали красные и синие огни.

— Скажи мне одну вещь. В ту ночь, когда мы виделись, ты ведь читала книжку, правда?.. Ты знала про Блондина Давилу… И все-таки я не догадался. Ты обманула меня.

— Мне повезло.

— А зачем было раскапывать все эти старые истории?

— Потому, что до недавних пор я не знала, что это вы попросили Бэтмена Гуэмеса оказать вам услугу. И потому, что Блондин был моим мужчиной.

— Он был негодяем из ДЭА.

— Пусть негодяем, пусть из ДЭА, но он был моим мужчиной.

Она расслышала, как, поднимаясь, он приглушенно выругался — крепко, по-крестьянски. Его крупное тело, казалось, заполнило собой маленькое помещение часовни.

— Послушай. — Он смотрел на изображение Мальверде, словно призывая святого покровителя наркомафиози в свидетели. — Я всегда вел себя хорошо. Я был вашим крестным отцом — и его, и твоим. Я любил Блондина и любил тебя. Он предал меня, но, несмотря на это, я спас твою симпатичную шкурку… То, другое, случилось гораздо позже, когда наши с тобой жизни пошли разными дорогами… Теперь минуло время, я вышел из всего этого. Я старый, у меня даже есть внуки. Мне нравится заниматься политикой, и сенат позволит мне сделать еще многое. В том числе в пользу Синалоа… Что ты выиграешь, если подсечешь меня? Поможешь этим гринго, которые потребляют половину наркотиков в мире и при этом норовят решать по-своему, когда такие люди, как я, хороши, а когда плохи? Тем, кто во Вьетнаме поставлял наркоту партизанам-антикоммунистам, а потом явились к нам, мексиканцам, клянчить ее, чтобы оплачивать оружие никарагуанских контрас?.. Послушай, Тересита. Те, кто сейчас использует тебя, помогли мне заработать кучу долларов на «Нортенья де Авиасьон», а потом еще и отмыть их в Панаме… Скажи мне, что тебе предлагают эти мерзавцы… неприкосновенность?.. Деньги?

— Дело ни в том, ни в другом. Это гораздо сложнее. И труднее объяснить.

Эпифанио Варгас снова уставился на нее. Он стоял рядом с алтарем, и тени от огоньков свечей, падая на лицо, делали его гораздо старше.

— Хочешь, я расскажу тебе, — настойчиво произнес он, — у кого на меня зуб в Соединенных Штатах?.. Кто в ДЭА больше всех усердствует?.. Один федеральный прокурор из Хьюстона, по фамилии Клейтон, очень тесно связанный с Демократической партией… А знаешь, кем он был до того, как его назначили прокурором?.. Адвокатом, который защищал мексиканских и американских наркоторговцев, и близким другом Ортиса Кальдерона, начальника службы воздушного перехвата мексиканской Федеральной судебной полиции. Теперь Ортис живет в Соединенных Штатах как защищаемый свидетель, но он успел прибрать к рукам миллионы долларов… А на этой, на нашей стороне под меня копают те же самые, кто в свое время делал дела с гринго и со мной: адвокаты, судьи, политики, которые теперь хотят отмазаться, подставить меня козлом отпущения… Это им ты хочешь помочь, ставя мне подножку?

Тереса не ответила. Он долго смотрел на нее, потом беспомощно качнул головой:

— Я устал, Тересита. За свою жизнь я много работал и много боролся.

Это была правда, и она знала, что это правда. Крестьянин из Сантьяго-де-лос-Кабальерос в свое время ходил в грубых кожаных сандалиях и выращивал фасоль. Ничего не давалось ему даром.

— Я тоже устала.

Он по-прежнему пристально вглядывался в нее, стараясь найти хоть какую-нибудь щелку, сквозь которую можно было бы рассмотреть, что у нее на уме.

— Значит, это никак нельзя уладить, — заключил он, помолчав.

— Сдается мне, что нет.

Вспыхнувший огонек сигары осветил лицо дона Эпифанио.

— Я пришел, чтобы повидаться с тобой, — снова заговорил он, теперь уже другим тоном, — и объяснить тебе все, что потребуется… Может, я должен был это сделать, а может, и нет. Но я пришел, как пришел двенадцать лет назад, когда был тебе нужен.

— Я это знаю и благодарна вам. Вы никогда не причиняли мне зла, кроме того, которое считали необходимым… Но у каждого свой путь.

Воцарилось долгое молчание По крыше все так же барабанил дождь. Святой Мальверде невозмутимо смотрел своими нарисованными глазами в пустоту.

— Все это — то, что там, снаружи, — не гарантирует ровным счетом ничего, — сказал наконец Варгас. — И тебе это известно. За четырнадцать или шестнадцать часов много чего может случиться…

— Мне наплевать, — ответила Тереса. — Сейчас ваш черед отбивать удар.

Дон Эпифанио кивнул, повторив:

— Отбивать удар, — как будто этими словами она точно определила положение вещей. Потом воздел обе руки и уронил их вдоль тела жестом отчаяния. — Надо было убить тебя в ту ночь, — посетовал он. — Прямо здесь. — Он сказал это ровным голосом, очень вежливо: просто сообщил. Тереса смотрела на него со скамейки, не шевелясь.

— Да, надо было, — спокойно произнесла она. — Но вы этого не сделали, и теперь я заставляю вас за это расплачиваться. Может, вы правы насчет того, что счет чересчур велик. На самом деле он относится и к Блондину, и к Коту Фьерросу, и к другим мужчинам, которых вы даже не знаете. А в итоге за всех приходится расплачиваться вам. И я тоже расплачиваюсь.

— Ты сумасшедшая.

— Нет… — В свете отблесков, врывавшихся в часовню с улицы, и красноватого пламени свечей Тереса встала. — Я мертвая. Ваша Тересита Мендоса умерла двенадцать лет назад, и я приехала похоронить