— Как? Только Москва? — изумленно взглянула она, обернувшись.

— Сейчас. А в войну пришлось кое-где побывать. Пешочком, конечно.

— Вы были солдат?

— Да.

— Как это называется? Освободитель? — Фанни улыбалась очень мило.

— Тогда так и называлось. Мы освобождали Будапешт.

— О, это совсем близко от Вены. Не хотите туда поехать?

Непонятный складывался разговор. Разыгрывает она его, что ли? Вроде непохоже. Он сказал:

— Если захочу, могу поехать в Будапешт из Москвы. Сейчас я приехал к брату.

— Ваш брат ездит всюду. Весь мир.

К счастью, яичница поджарилась, салат был готов раньше. Фанни поставила перед ним тарелки, хлебницу с круглыми румяными булочками.

— Мне надо кое-чем заняться. Позовите, когда захотите кофе, — сказала она и оставила его одного.

Не успел он доесть, вернулся брат. Не снимая плаща и шляпы, он прошел на кухню. Поздоровались. Брат был озабочен и не в духе. Сняв и протерев платком очки, он ворчливо сказал:

— Никогда не можешь располагать собой, черт бы побрал все эти дела.

— Что случилось, Казимир? — встревожился Станислав.

— Представь, я должен лететь в Париж. Срочно. Немедленно. Можно подумать, там умрут без меня.

— По делам твоей фирмы?

— Да, черт бы их побрал.

— Как же я?

— Не расстраивайся. Это всего три-четыре дня, не больше. Мне обиднее, чем тебе, поверь. Но ты скучать не будешь. Я попросил Роджерса — он тебя возьмет под опеку.

— А ты что, прямо сейчас?

— Сию минуту. Буквально. Вот билет на самолет. — Казимир похлопал себя по карману. — Идем ко мне.

В кабинете, собирая со стола бумаги и складывая их в портфель, Казимир дал ему несколько указаний.

— Роджерса не стесняйся, ты видел — он свой. Захочешь прогуляться, вызови машину, Фанни знает, как это сделать. Я оставлю тебе сто долларов. Попроси Роджерса обменять их на кроны. Вечером один по кабакам не ходи. Что еще? Кажется, все. Советуйся по всем интересующим тебя делам с Фанни или Роджерсом. Сходи в собор святого Стефана, съезди в лес. Роджерс позвонит тебе после часу.

В десять часов брат уехал, поцеловав Станислава в щеку и перекрестив католическим двуперстием.

Фанни сварила кофе, он докончил свой завтрак в унылых размышлениях. Нескладно получается: его бросили на попечение чужих людей. Как он должен себя вести? Роджерс производит приятное впечатление, но нельзя же навязываться ему. И потом — дипломат. С какой стати он будет возиться с едва знакомым человеком?

Фанни пришла помыть посуду и вывела его из раздумья.

— Вам немножко не везет, но это ничего. Мистер Роджерс веселый джентльмен, — сказала она, чтобы ободрить его. — Пока можете посмотреть телевизор или почитать. У брата есть русские книги.

— Спасибо, Фанни. Лучше пойду прогуляюсь.

— Через час можно вызвать автомобиль. До центра города далеко.

Она надела резиновые перчатки и склонилась над посудомойкой. На ней было тонкое серое платье в обтяжку, очень короткое. Тесемки передника подчеркивали талию. Ямочки на сгибах под коленками чем-то напоминали ямочки на ее щеках. Станислав Михайлович подумал, что проводить время в обществе Фанни было бы гораздо приятнее, чем в обществе Роджерса. Он охотно отказался от пешей прогулки.

— Подождем машину. Я вам не мешаю?

— Что вы! Я все время одна. Это плохо для молодой женщины.

— Извините за нескромный вопрос: сколько вам лет?

— Тридцать.

— Я думал, двадцать! — признался он, и, может быть, никогда комплимент женщине не звучал так искренне.

Он впервые услышал ее смех и поразился, как звонко она смеется.

— И вы никуда не ходите по вечерам?

— В кино. Иногда в театр.

— Одна?

— Да.

— Неужели у вас нет...

— Жениха? — помогла она ему, — У меня уже был муж. Теперь долго не будет.

— Почему?

— Он был... как это?.. Отелло.

— Ревнивый?

— Да. Теперь мне надо долго отдыхать.

В кабинете Казимира зазвонил телефон.

— Простите.

Она вышла и тут же вернулась.

— Это мистер Роджерс. Он просит вас.

Густой, хорошо наполненный баритон Роджерса по телефону звучал еще красивее.

— Паскевич, здравствуйте. Брат уехал?

— Да, совсем недавно.

— Такой брат хуже плохой тещи, правда? Бросать дорогого гостя...

— Ничего, не обижаюсь.

— Я шучу. Ваш брат хороший человек, я его очень люблю, но он немножко... как это?.. Строгий нравственность. Святош. Мы с вами не такие.

Станислав отметил про себя, что у Роджерса и Фанни одинаковый акцент и они одинаково строят фразу, и это ему почему-то не понравилось. Словно он уже начинал ее ревновать.

— Алло, вы меня слышите? — спросил Роджерс, не дождавшись ответа.

— Да, да, мне все понятно. Фанни сказала, что вы не дадите мне скучать.

— Она умная женщина. Но я звоню не для того, чтобы делать ей рекламу. Давайте договоримся.

— О чем?

— Я могу освободиться раньше, чем думал. И могу отдать себя в ваше распоряжение с двенадцати часов.

— Очень приятно.

— Поедем за город. Я вас покатаю. И по дороге что-нибудь придумаем.

— Хорошо. Жду вас.

По обычаю застенчивых людей Станислав Михайлович посмотрел на себя со стороны, критически оценил свое поведение за прошедшие полтора часа и нашел, что из него наконец-то улетучилась робость, которая вдруг появилась вчера и которая делает пятидесятилетнего отца семейства беззащитным мальчиком, всецело зависящим от произвола взрослых. И пожалуй, больше всего этому способствовала Фанни. Он был бесконечно благодарен ей за это. Действительно, женщина замечательная.

...Они выехали на загородную магистраль. И Роджерс прибавил газу. Стрелка спидометра держалась на отметке 110 миль. Роджерс вел свой бордовый «бьюик», держа баранку одной рукой, то левой, то правой. Казалось, машина все делает сама, и Станислав Михайлович как автомобилист мог по достоинству оценить непринужденное искусство водителя.

Было 1 декабря, а деревья — клены, ясени, дубы, — рощами и в одиночку пробегавшие мимо них по обеим сторонам шоссе, еще не скинули листвы. Все оттенки желтого и красного взяли деревья для своих