зафиксировали: и излишки в кассе, и черновые записи о количестве лишних блюд. Но до этого мы долго изучали их механику, приемы, мы наверняка знали, что ищем и что найдем при операции. А сама инвентаризация дала нам всего 462 рубля недостачи. Представьте, если не было бы подготовительной работы! За недостачу дирекция получила бы выговор, и только. А кассирши бы виновато потупились: «Ах, это я ошиблась!» Мы тут же, в зале закрытого ресторана, вынесли постановление о возбуждении уголовного дела. Бригады немедленно выехали с обысками по известным уже нам адресам. Потом включили обрезанный на время операции телефон и в кабинете директора начали первые допросы.

Так в крошечной комнатушке на втором этаже впервые встретились лицом к лицу Елкина и Горин. Валентин Николаевич знал о ней, кажется, все, но увидел только сейчас.

— Так это ты — Горин?! — взревела Лидия Лазаревна, когда он представился. — Так это ты Вовку посадил?

Вовка, сын Елкиной, тоже заведовал производством в кафе «Галушки» и тоже воровал, но до родительницы по размаху ему было далеко.

Конечно, и Лебедев с Гориным, и следователи Кузьминов Александр Семенович, а затем Кудинов Виктор Иванович догадывались, что в «Столичном» свился клубок мучительных страстей — и зависть, и ненависть, и алчность... Но на первом месте был страх. Елкина сумела внушить его своему окружению. И сумела убедить всех в полной своей собственной неуязвимости, безнаказанности. Да она и сама в этом уверилась. Подчиненных Лидия Лазаревна стравливала, оскорбляла. В ее «репертуаре» имелись и чисто художественные номера. Накануне важных правительственных приемов Елкина демонстративно исчезала из ресторана на полдня, потом появлялась в сногсшибательных туалетах, на ходу отдавала распоряжения и снова отбывала, чтобы наутро подробно рассказывать, как прошел прием и как выглядели его участники. Сотрудники УБХСС, которые к тому времени уже следили за каждым ее шагом, знали, что Лидия Лазаревна отбывала не на прием, а к себе домой. Но кассирши, повара и официантки слушали ее россказни, трепеща.

К ее допросу следователь Кузьминов готовился очень серьезно. Он решил работать на контрасте. Внимательно выслушав сыплющую проклятьями и угрозами матерую аферистку, он спокойно сказал:

— Что же, ошибки бывают. Давайте разберемся, кто мог вас, как вы говорите, оклеветать.

Первая беседа посвящалась теме: «Расскажите мне о себе». Вторая: «В чем состоит ваша работа». Третья: «Взаимоотношения внутри коллектива».

По-настоящему насторожилась она только на четвертой беседе, когда Кузьминов подошел к семейному бюджету. Но к этому времени кое-что было уже известно из допросов ее мужа. Стоило только сказать о его показаниях — и Лидия Лазаревна, кроме проклятий, не могла произнести ни слова. Вскоре она дала первые правдивые показания. Беседа тотчас была записана на видеомагнитофон.

К встрече с Ларисой Полищук следователь почти не готовился: было точно известно, что она не скажет ни слова. И действительно, Полищук хладнокровно все отрицала, а во время обыска, например, даже успела проглотить контрольный талон к сберкнижке на предъявителя. А ее приятельницы несли новые и новые сберкнижки, сумки с драгоценностями, которые она им отдавала накануне: пусть, мол, у тебя полежит. «Не мое. Впервые вижу», — усмехалась Полищук. От трех почерковедческих экспертиз, подтвердивших, что книжки ее, она отказалась наотрез. Она и на суде все отрицала, загадочно усмехалась, только во время чтения приговора побледнела. Она и Елкина получили по пятнадцать лет лишения свободы с конфискацией имущества.

Большую часть награбленного Елкиной хранила Евдокия Усикова, член Союза художников. Причем хранила истово, утверждая потом, что все это принадлежит лично ей, а золотые вещи, прямо-таки как профессионал, закопала на даче, но не на участке, а на улице, под пешеходной дорожкой! Разумеется, все равно не помогло, но изобретательность какова! У родственников Лидии Лазаревны изъяли ее облигации — и каждая поездка была драмой. Племянник, например, презрительно швырнул на стол пачку облигаций — забирайте, мол, свое, кровное, вот этими руками добытое! А между тем две из этих облигаций были той же серии, что взятые накануне у другого родственника за пятьсот километров отсюда!

— Я там гостил и... украл у дяди две штуки, — нашелся племянник.

Кстати, в его ванной нашли при обыске теткиных облигаций на 18 тысяч рублей.

...Раньше я считала выдумкой обычные концовки детективных историй — преступники наказаны, следователи едут в машине на новое дело. А теперь с радостью думаю, что наконец отдохнут от этого кошмара и следователи, и член Верховного Суда Украины Антонов, суровый, добрый человек, фронтовик, ставший на войне инвалидом. И мысленно вижу, как, приподнимая брови, Лебедев скажет заядлому болельщику Горину с убийственной иронией: «Опять на стадион, безумец?»

И мне самой легко и странно, как после тяжкого сна, идти из зала суда по шумным улицам и видеть обычную жизнь, цветы, переполненные троллейбусы. И постепенно избавляться, избавляться от ощущения того, точно я долгое время пробыла в темном, сыром и грязном погребе.

Они живут среди нас, работают в одних с нами учреждениях, пользуются всеми благами нашего общества. И паспорта у них советских граждан, да и родились они при Советской власти и не видели живыми ни фабриканта, ни банкира или биржевого маклера.

На вид это респектабельные граждане, разъезжающие в собственных автомобилях. Они умеют блеснуть красноречием и манерами «интеллигентных» людей, поговорить о высоких материях, а при случае снисходительно поязвить над нашими недостатками. Советский образ жизни они принимают с серьезными оговорками и по возможности стараются вести свой образ жизни соответственно своему кодексу «нравственности». Если лучше к ним присмотреться, повнимательней взглянуть на их дела и поступки, сделать тайное явным, то можно обнаружить, что эти нелюди живут жизнью, несовместимой с нормами и принципами нашего общества.

Есть выражение «человек с двойным дном». Да, эти люди словно из другого мира, где действуют иные нравы, где процветает бизнес, где все продается и покупается. Вот почему им бывает неуютно среди нас — их образ жизни находится в постоянном противоречии с советскими законами. А закон порой бывает строг, особенно в тех случаях, когда речь идет об опасных преступлениях. Опасных тем более, что они, подобно тине, затягивают в свое болото людей неустойчивых, слабых духом.

Когда в 1963 году Лев Григорьевич Зельцер начал работать кладовщиком на плодово-овощной базе Тимирязевского района города Москвы, ему шел сорок пятый год. Сослуживцы Зельцера говорят, что именно на плодово-овощной ниве развернулся его могучий организаторский талант и недюжинные способности снабженца. Фрукт и овощ — продукт не только полезный, но и ценный. Зимой дефицитный, осенью скоропортящийся, но нужный людям круглый год. А коль нужный, значит, прибыльный. История не сохранила ярких деталей и поучительных подробностей десятилетней деятельности Льва Григорьевича в плодово-овощной сфере, оставив лишь скупой перечень ступенек должностной лесенки, по которой он восходил медленно, но верно. Через год Зельцер уже заведовал складом. Должность пришлась по душе, начальство им было довольно: находчивый, инициативный. В мае 1970-го он стал директором базы, в январе 1971 года — заместителем директора конторы, а уже в декабре — и. о. начальника торготдела.

Организаторский талант и прирожденные способности инициатора позволяли Льву Григорьевичу шагать все дальше и выше, но минимум образования тянул вниз: диплом заочного техникума торговли не очень много для работника большого масштаба. Впрочем, Лев Григорьевич, будучи человеком трезвым, иллюзий насчет очень уж крупного поста не питал. Но и плодово-овощную ниву не считал пределом карьеры: хотя и прибыльная, но все же хлопотливая. Запах гнилых помидоров и соленых огурцов его раздражал.

Зельцер мечтал о должности непыльной, но денежной. И конечно, в пределах области торговли. Здесь он чувствовал себя как рыба в воде. Лев Григорьевич любил жить красиво и широко, не считая рублей и копеек. Любил внешний лоск. В этом смысле фрукты и овощи его, конечно, шокировали. Иное дело — директор специализированного магазина с дефицитным товаром. Это даже лучше, чем директор