пытаясь втиснуть в душу рабский страх перед чужим богом и спутать его мысли. Этот человек такой же волшебник, как и сам Велегаст, и, наверное, даже сильнее, но он должен одолеть его. Волхв поднял посох, и камень, вставленный в него, засветился.

– О великий Сварог, яви своего Священного Воина! – выкрикнул он в небо.

Вспышка слепяще-белого света полыхнула где-то над головой, и все увидели, как в чистой синеве воздуха возник прозрачный силуэт скачущего всадника[41]. Стремительно наливаясь всеми оттенками золотистого и серебряного, всадник мчался на зов Велегаста, становясь из полупрозрачного призрака настоящим грозным воином, почти неотличимым от живого. Но священник ничуть не испугался, он словно ждал появления этого призрака. Руки его, сжимая крест, тотчас поднялись к небу, и он начал выкрикивать:

– Именем Господа Бога…

Но дальше пошли непонятные и страшные слова какого-то древнего заклинания, и едва священник умолк, как небо вздрогнуло от сполоха тьмы. Казалось, огромная черная тень на доли секунды закрыла солнце, и в тот же миг в вышине, за спиной отца Федора, появился темно-серый силуэт скачущего на коне воина. Этот призрак так же стал стремительно приближаться, но становился не золотисто-серебряным, а темно-серым с лиловым отливом. Еще миг, и всадники-призраки, завидев друг друга, опустили копья и стали сближаться. Бег их коней все нарастал и нарастал до невероятной скорости, и не успели люди под ними еще осознать происходящее, как над их головами, в том малом промежутке между воинами Орши и монахами, где еще лежал убитый монах, схлестнулись золотисто-серебряный и темно-серый небесные воины. Раздался страшный грохот, и земля содрогнулась, а в небе полыхнуло голубоватое пламя, в котором без следа растворились всадники-призраки. Люди замерли в оцепенении, пораженные увиденным, и только внимательные глаза Велегаста заметили, как на дорожную пыль легла паутинка сероватых дымящихся трещин. Словно мохнатая тень гигантского паука опутывала земную твердь, пытаясь высосать из нее силы. Сквозь эти трещины вверх потянулись полупрозрачные струи, приобретая смутные очертания вытянутых рук со скрюченными пальцами и лиц, искаженных страданием. Но через секунду паутина трещин на земле стала затягиваться и исчезать, засасывая обратно под землю странные тени. Волхв понял все и с ужасом смотрел на то место, где только что под землю ушла тень изуродованной руки. Она долго сопротивлялась невидимой силе, хватаясь за траву и вонзая когти в землю. После нее даже осталась не затянувшаяся трещинка.

– С нами Бог! – снова вскричал отец Федор зычным голосом, ободряя своих монахов.

– С нами Бог! – гулким эхом отозвались черные капюшоны, сделав шаг вперед.

Волхв нерешительно поднял вверх свой посох с сияющим камнем. Он мог бы сейчас вызвать молнию Перуна и поразить своих врагов огнем невиданной силы. Но что, если священник ответит ему молнией тьмы, и они, как небесные всадники, встретятся? Только что он видел, как едва не разрушилась граница между Явью и Навью от взрыва небесной энергии, произошедшего из-за взаимного истребления сил Света и Тьмы. А сила молнии во много раз больше силы Священного Воина, и взрыв от ее уничтожения будет иметь страшные последствия. Что будет с землей, если рухнет граница между мирами? Время и пространство могут необратимо и непредсказуемо измениться. И кто будет в ответе за неизбежный хаос и гибель подлунного мира? Священник, невесть где набравшийся магии, или он, опытный и могучий волхв? Конечно, за все будет отвечать только Велегаст, и перед собой, и перед Богом, и он себе никогда не простит такого.

Волхв бессильно опустил посох, а монахи сделали еще один шаг вперед. Их кресты над черными капюшонами чуть качнулись и поплыли ровно и твердо маленьким, но грозным темным облачком. Сейчас их сила обрушится на воинов Орши, и никто не будет слушать крики пощады. Смерть, только смерть проклятым язычникам. Сейчас, вот сейчас они должны умереть, оглашая свои последние минуты истошными криками. Этого неистово ждет и желает отец Федор, протянув вперед свой большой крест, зажатый в трясущейся от нетерпения руке. Но вдруг вместо этого раздался пронзительный крик одного из монахов, и грузное тело в черной одежде рухнуло в желтую пыль. Это Радим пустил в дело свой кистень, раскроив один из черных затылков. Он сделал все, как его научил сотник, и вступил в битву, когда все про него уже позабыли. Но второго удара отроку уже не дали сделать. Двое монахов моментально повернулись к нему, и пара крестов обрушилась на голову юноши. Радим едва успел отскочить в сторону, но люди в черном решительно устремились следом за ним, нанося все новые и новые удары. Орша хотел было кинуться к нему на помощь, но путь ему преградили выставленные вперед остальные восемь крестов.

Мутно блестит железо остро отточенных венцов, нацеленное прямо в грудь русским воинам. Длинные рукоятки крестов крепко сжаты в дюжих руках здоровенных монахов, которые все теснят и теснят Оршу и его друзей, не давая им ни вырваться, ни нанести удара. И тут отрок, отскакивая от очередной порции ударов, споткнулся о придорожный камень и упал. Монах, оказавшийся рядом, радостно поднял свой крест повыше, чтоб одним смертоносным ударом раскроить череп лежащему на земле человеку, но так и застыл с поднятыми вверх руками.

Радим обернулся и увидел, что из груди застывшего над ним монаха торчит наконечник стрелы, пробившей насквозь облаченное в черное тело. Другой монах больше не пытается убить его, а растерянно озирается по сторонам, пытаясь сообразить, откуда прилетела стрела. Отрок быстро вскочил на ноги и едва успел отпрыгнуть в сторону, как на место, где он только что лежал, повалилось мертвое тело монаха.

Отец Федор в ужасе посмотрел на оперение стрелы, торчащей из спины монаха и похожей на диковинное растение смерти, выросшее вдруг из человеческой плоти, и закричал что-то. Что кричал его перекошенный от ужаса рот, он и сам потом вспомнить не мог, но монахи стали пятиться и отступать.

– Ага! – закричал радостно Орша. – Бегут! Как мы их уважили!

Он торжествующе обернулся к Велегасту и, выхватывая сулицу, подмигнул ему горящим зеленоватым огнем страшным глазом:

– Сейчас я для полного удовольствия еще ихнего главного гада уважу, и тогда мы пойдем дальше.

– Не делай этого! – закричал волхв.

Но было поздно. Рука сотника метнула сулицу с такой силой, что, казалось, ничто не сможет остановить смертоносного жала ее стального наконечника. Ничто… кроме человеческого тела. Когда сулица, мелькнув, словно молния, в доли секунды пролетела почти все расстояние, отделявшее Оршу от священника и смерть заглянула прямо в перепуганные глаза служителя Бога, вдруг один из монахов прыгнул, закрыв своим телом отца Федора. Предсмертный вопль, вырвавшийся из пронзенной груди, и крик досады, прозвучав почти одновременно, слились в один душераздирающий жуткий рев, и время, вдруг исказившись, страшно спрессовалось для священника, словно открыв ему ненароком всю тайну жизни.

То, что должно было произойти в единое мгновение, не оставляя времени на раздумья, теперь представлялось замедленным движением сменяющих друг друга картин. И отец Федор увидел то, что не должен был видеть, чтобы не смущать свою и без того смущенную душу. Он вдруг увидел, как из спины монаха, выскочившего перед ним, появляется острая блестящая полоска стали, чуть окрашенная кровью. Она нацелена в его грудь, безжалостная и неотвратимая, и он чувствует веющий от нее холод смерти. Глаза священника стали огромными от ужаса, тело его сжалось и затрепетало, став беспомощно-обреченным. Он вдруг понял, что не верит в бессмертие ни на грош, не верит в то, что проповедует, и сам страстно не хочет умирать ни за веру в Христа, ни за что-либо еще. Он видит, как медленно, очень медленно разрываются ткани на спине монаха, и смертоносное жало все тянется и тянется из пронзенной плоти. Вот оно показалось все целиком, и следом за ним ползет деревянное древко, выкидывая из раны капли дымящейся крови. Отец Федор хочет уйти, отвернуться, но не может ни сделать шага, ни перестать смотреть на этот театр смерти. Древко уже почти все вышло, и сейчас сулица продолжит свой полет прямо в его грудь. Холодом дыхнуло в мертвенно-бледное лицо, и в тот же миг сулица остановилась. Монах от страшного удара в грудь повалился на спину прямо к ногам священника, выдохнув из мертвой груди фонтан алой крови.

– Ах ты!.. – выругался Орша и выхватил новую сулицу.

– Стой! – закричал Велегаст.

Но сотника ничто уже не могло остановить; его сулица вновь жадно искала смерти ненавистного ему священника. Но теперь оставшиеся в живых монахи показали всю свою великолепную выучку, всю силу того порядка, которым так гордился отец Федор. В одно мгновение они встали тесным клином и, припав на одно колено, выставили вперед лес крестов. Почти соприкасаясь друг с другом, древки крестов образовали прочный щит, укрывший и монахов, и их властелина. Сулица вонзилась в один из крестов, и ее древко затрепетало от нерастраченной силы удара, издав протяжный дребезжащий звук.

– Остановись, Орша Бранкович! – грозно прозвучал совсем рядом чей-то сильный и незнакомый голос. –