– Хочу в летчики, – сказал Юра, несколько озадаченный странным подходом капитана.

– В истребители? В бомберы?

– В истребители.

– Смотри, – сказал капитан. – В десантниках лучше! Бушь здоровым и красивым.

– Я хочу быть летчиком, – настаивал Юра.

Делать нечего – капитан выписал ему направление, и юноша пошел на медкомиссию. Там он испытал острое чувство стыда – дело в том, что ему приказали раздеться донага, а затем прогнали через ряд столов, за которыми сидели в основном усталые женщины в белых халатах. Юра краснел, страдал и всё норовил прикрыть рукой свое мужское достоинство, но дежурный офицер его постоянно окрикивал: «Руки по швам!» В конце концов пришлось смирить стыд и вытерпеть эту пытку. Главное – он получил большую красивую справку, на которой значилось: «Годен к летной работе без ограничений».

Последнюю неделю перед отъездом Юра ни с кем не встречался и «проставок» не устраивал – те одноклассники, с которыми он находился в приятельских отношениях, были озабочены вопросами поступления в вузы, готовились к экзаменам, ходили на подготовительные курсы и к репетиторам. Однажды, слоняясь по улице, Юра повстречал Веньку Бейшана – тот с озабоченной физиономией торопился куда- то.

– Привет!

– Привет! – Венька приостановился.

Перекинулись парой фраз. Выяснилось, что Венька собирается стать журналистом, но поскольку знает, что в Москве ему ничего не светит, образование не дотягивает, собирается уехать в какую-нибудь из прибалтийских столиц: в Ригу или в Вильнюс, – где конкурс пожиже и требования пониже. Юра посмеялся, напомнив Бейшану, что тот даже школьную стенгазету довести до ума не сумел, – как же он будет работать в настоящей? Венька насупился и, быстро попрощавшись, убежал. Интереса к выбору Юры он не проявил. «Тоже мне журналист», – подумал Москаленко-младший. Он почему-то был абсолютно уверен, что никогда больше не встретится с Бейшаном…

Проводы тоже были скромными – ведь еще неизвестно, станет Юра летчиком или уже в июле вернется домой. Мама накрыла на стол, отец принес коньяк, побеседовали о том, о сем. Отец, разумеется, велел не забывать, писать почаще. Вот Сергей пишет о своих буднях армейских, и ты пиши – нам всё интересно. Мама при этих словах заплакала, а отец посмотрел на нее с суровостью: «Чего ты ноешь? Думала, они всегда при юбке будут, что ли? Пора уже нашим соколам лететь!» Но ясно было, что и он едва сдерживается, что ему тоже тяжко и страшно – отправлять последнего сына в Большую жизнь, не зная, чем всё это закончится, будут ли его дети счастливы вне дома, найдут ли работу по душе и смогут ли преодолеть неизбежные проблемы, или, наоборот, покатятся по наклонной плоскости, всё ниже и ниже, покрывая позором себя и саму фамилию Москаленко.

На следующий день они поехали на вокзал. Дядя Валя отвез их на собственной машине и помог донести чемоданы до поезда. Потом скромно удалился, пожелав всего наилучшего. Юра впервые отправлялся в столь дальнюю поездку без родителей, но почему-то совершенно не волновался. И в самом деле, что может случиться с таким парнем – взрослым и самостоятельным? Отец пытался изображать радость и воодушевление, но глаза его хмурились.

– Да всё будет нормально, пап, – сказал ему Юра. – Как приеду и устроюсь на месте, отзвонюсь по межгороду.

Отец глубоко вздохнул и посмотрел на сына искательно, словно бы разом уменьшившись в росте и плечах.

– Я горжусь тобой, Юра, – шепнул он так тихо и смущенно, словно боялся, что другие пассажиры поезда услышат его и поднимут на смех. – Ты будешь летчиком, я верю. Нет, не верю – знаю. А потом и космонавтом станешь… Так и будет… – отец помолчал, потом продолжил: – Только об одном тебя прошу, когда это случится, и будешь ты знаменитый, не сильно зазнавайся, и маму помни… И помогай ей по мере сил.

– Ты чего, пап? – изумился Юра. – А ты что же?

– Всякое может случиться, – неопределенно отозвался отец. – Я же старше матери на тринадцать лет. Здоровье уже не то. Если вдруг выпаду в осадок… вы уж с братом, правда, не забывайте…

Юра не знал, что и сказать на эти слова. Настроение быстро портилось.

– Да ладно, – морщины на лице отца вдруг разгладились, и он улыбнулся. – Держи пять, Юрий. Я в тебя верю. Уезжай, летай – всё у тебя получится!

Поезд тронулся, и Юра быстро забыл это странное прощание. Вспомнил он его только через четыре года – в августе 1991-го. Из Москвы пришла телеграмма: «Отец умер. Приезжай проститься». Позднее лейтенант Юрий Москаленко узнал подробности: отец пришел, как обычно, на работу, сел в кресло за пульт в диспетчерской и умер. Инфаркт миокарда. Первый и, говорят, не самый страшный инфаркт. Но рядом не оказалось никого знающего и спасти не сумели. Может, отец уже тогда предчувствовал свою смерть – такую простую и такую страшную?

Шла телеграмма долго – почти пять дней. Ведь отправлена была в Оренбург, а лейтенант Москаленко в это время тренировался на секретном полигоне «Нитка», что в Крыму. Хоронить отца пришлось старшему брату Сергею…

Юра был уверен, что проверок, которые он уже преодолел, будет достаточно для того, чтобы его допустили к вступительным экзаменам в училище. Но это оказалось ошибочным представлением.

По приезду в Оренбург он попал не в светлые аудитории с высокими потолками и не на аэродром, а в так называемый «войсковой приемник», который представлял собой обнесенный забором военный лагерь. Все прибывающие кандидаты тут же разделялись на взводы и роты и начинали жить по Уставу внутренней службы. К взводам прикреплялись командиры из числа опытных солдат и сержантов, которые учили вчерашних школьников азам воинской службы. Форма и погоны пока не выдавались, и кандидаты ходили в том, в чем приехали из дома. Однако ритм их жизни значительно изменился – теперь они должны были просыпаться по команде, по команде строиться и по команде же шествовать колонной в столовую. Кормили кандидатов средне: кашей, салом, квашеной капустой. У Юры поначалу от такой еды разболелся живот, а проклятое сало (оно совсем не походило на то, которое присылали украинские родственники дяди Жени!) вставало комом в горле. Но со временем Москаленко-младший привык и к этой еде – мечта о небе и самолетах позволила перебороть протесты желудка.

А вот кое-кто из кандидатов приспособиться к новым для себя условиям не сумел. Скверная еда, жизнь по распорядку под контролем грубоватых солдат срочной службы, муштра на плацу, духота и кислая атмосфера дощатых бараков, которые заменяли в лагере казарму, – оказались непреодолимым испытанием для тех, кто привык к домашнему комфорту. Кто-то из них уехал на второй день, кто-то – позже. Провожали сломившихся без злорадства и без подначек – уезжают и уезжают, их проблемы, чем меньше народа, тем больше кислорода. Но тех, кто остался, ждали новые испытания.

Для начала пришлось пройти новую медкомиссию. Авиационные врачи обращались с кандидатами куда более сурово, чем военкоматовские. Не только пересчитывали зубы и заглядывали в зрачки, но и прогоняли через систему тестов на специальных турниках. На этом этапе часть кандидатов отсеялась и покинула «приемник». Однако конкурс всё равно был велик – восемь человек на место, что чрезвычайно удивило и расстроило Юру, который не считал свое образование чем-то выдающимся, а потому опасался вылететь на первом же экзамене. Убивало еще и то, что большинство кандидатов давно перевалили через двадцатилетний возраст, отслужили в армии, а некоторые приехали поступать во второй-третий раз и знали все «подводные камни» – соперничать с этими «старожилами» казалось безнадежной затеей.

Однако, пожив некоторое время в казарме, Юра понял, что у него есть кое-какие шансы. Те, кто уже служил в армии, считали себя взрослыми парнями, которым доступны всякие удовольствия взрослых парней – выпивка, сигареты и даже «план» (это слово в его особом значении Москаленко-младший впервые услышал как раз в «приемнике»). Потребление алкоголя и «плана» было строжайшим образом запрещено, а на никотин командование, казалось, смотрит сквозь пальцы – многие старшие офицеры курили и кандидатам дорогу к «курилке» не закрывали, – но Юра очень быстро заметил, что отношение к заядлым курильщикам несколько другое, чем к остальным, – на медкомиссии их осматривали с особой придирчивостью, а на экзаменах прямо-таки «валили». Хорошо, что Юра не успел обрести вредных привычек и не стремился