— Куда бы нам ей спицу вогнать? Не подскажешь? Может быть с глазика нач-нём?

Он встал к Симакову в пол-оборота и расчётливо-медленно протянул спицу к лицу женщины. При этом с губ его не сходила зловещая улыбка и сам он то и дело косился на пленника…

Что больше всего угнетало Симакова во всей этой истории, так это то, что

он совершенно не понимал, о чём вообще идёт речь? О чём допытывается косоротый? Что это за Врата такие, которыми он всё время интересуется, и почему при этом величает его каким-то Стражем? Сельский кузнец и — Страж Врат? Белиберда какая-то!

От бессилия понять что-либо, Симаков застонал.

— Ого! — обрадовался главарь, — Вот уже и голосок у Стража прорезался! Слышь

Спиридон, процесс-то пошёл!

— Нет, мы не будем пока портить глазик, — продолжал изгаляться Зубоскал, обора

чиваясь к столу, — Это дело может и подождать… Верно, братва?

Бандиты за столом согласно загыкали и он, как бы нехотя, отвёл спицу от Клавдиного лица. Та облегчённо перевела дух, но ненадолго.

— Мы лучше начнём с кожи на такой расчудесной груди его жёнушки! А что прикажете делать, раз муж молчит как истукан? Слышь, Страж, пожалей невинное создание, расскажи о чём просят и вас оставят в покое. Опять молчишь? Ну, что же…

По тому, как окаменело лицо и сузились глаза Зубоскала, Симаков понял, что тот действительно кончил юродствовать и теперь начнёт пытать по-настоя щему. Главарь и впрямь решительно протянул раскалённый конец спицы к обнажённой Клавдиной груди, до которой оставалась пара вершков не более и расстояние это неумолимо сокращалось.

— Ай, как ей сейчас станет больно! Ай, как она сейчас закричит… — посмеивался

бандит, косясь на кузнеца.

В глазах жены Симакова заметался ужас. Она попыталась отодвинуться, вжалась в спинку кресла, замотала головой и то ли закричала, то ли зарыдала — из-за кляпа во рту понять было невозможно.

Увидев терзания жены, Симаков окончательно потерял голову и вышел из себя! Он напрягся, что было сил, сконцентрировал всё своё внимание на связанных руках и… вдруг почувствовал, что проваливается в бездонную темноту!

Это случилось так неожиданно, что он на какое-то мгновение растерялся.

'Как тогда, на 'большаке' — всплыла из глубин памяти запоздалая мысль.

'Что случилось на 'большаке'? Когда? — живо заинтересовалась любопытству-

ющая часть сознания, но ответа не получила — Симаков окончательно провалился в беспамятство!

Однако, падение в бездну продолжалось совсем недолго…

Через мгновение откуда-то снизу пришла и закружила восторженно-радостная волна золотистого сияния. Она бережно подхватила его, целиком наполнила-напоила собой и… выплеснула наверх-наружу!

Симаков-кузнец очнулся и открыл глаза.

Доли секунды хватило ему, что бы понять, что за те мгновения, что он пропадал в беспамятстве, в горнице ничего не изменилось!

Трое за столом как пили, так и продолжали пить; Спиридон у печи с азартом накаливал остальные спицы, а Зубоскал всё так же медленно подносил раскалённый остряк к Клавдиной груди, до которой осталось всего несколько миллиметров…

То, что с пленным кузнецом произошло изменение, никто в избе не заметил! Зато сам Симаков понял это с неотвратимой ясностью, и тут же ре-

шил использовать своё новое состояние с пользой для дела. Его ярость и гнев уступили место холодному и трезвому расчёту…

Не мешкая далее, он рванул связанные за спиной руки вверх и в стороны

и… удивительно легко порвал верёвки! Обрывки ещё не коснулись пола, а Симаков уже соскочил со стула и сцепился с оторопевшим Зубоскалом. Главарь выкатил глаза от удивления и застыл на месте, когда на него обрушился кузнец.

Симаков сходу вцепился в горло косоротого левой рукой, в то время как правой ловко сорвав кинжал с его пояса и одним коротким молниеносным взма хом отрубил бандиту кисть со спицей, застывшей возле молочно-белой груди жены.

Тут же, полуразвернувшись на месте, он ударом стопы в грудь отправил взвывшего по волчьи Зубоскала в дальний угол избы и, спустя мгновение, метнул вдогонку кинжал. Блестящее лезвие настигло главаря в тот момент, когда тот грохнулся спиной о стенку: оно вошло ему по самую рукоятку в лоб, точно между глаз!

'Один готов!' — открыл счёт Симаков и быстро осмотрелся, оценивая обстановку.

Трое за столом успели накачаться самогоном до чёртиков и, кажется, ещё толком и не разобрались в происходящем: настолько быстро атаковал Симаков Зубоскала. Секунд пять-семь они ещё будут соображать и раскачиваться! Следовательно, никакой угрозы для него они в данный момент не представляли!

Но вот трезвый Спиридон оказался мужичком сметливым и проворным. Сам ещё и на шум обернуться не успел, и голова и плечи у него торчат покамест в печи, а руки уже вовсю шарят возле колен и тянутся к 'Маузеру'. Его корявые пальцы заскребли по деревянной крышке кобуры, вот-вот откроют её и вцепятся в рукоятку пистолета…

Да, сейчас он, пожалуй, был самым опасным из всех!

Не раздумывая, Симаков прыгнул к печи и в полёте прямым ударом ноги в 'мяг-

кое место', вогнал Спиридона в печь почти целиком. Наруже остались только его ноги в обмотках и солдатских ботинках аглицкого производства.

Из жаркого нутра печи тотчас раздался приглушённый дикий визг бандита, тучей сыпанули искры пополам с пеплом. Это Спиридон попытался выбраться из топки, да куда там! Его ноги напоследок с силой замолотили воздух, дёрнулись пару раз и обмякли. Крик замер на высокой ноте и всё стихло. Внезапно из печи донёсся беспорядочный треск — это начали взрываться патроны в пулемётных лентах. По избе поплыл тошнотворный запах горелого тряпья и мяса… 'Второй готов!' — подытожил Симаков и обернулся к столу.

Вовремя!

Двое косматых бородачей, сидящих по ту сторону стола, откинулись к бревенча-той стене и глупо пялились на него хмельными, полными тупого непонимания выцветшими глазами. Их руки, однако, целеустремлённо шарили по лавке в поисках оружия. Поскольку обрезы того и другого лежали чуть дальше и в сторонке, то они до них пока ещё не дотянулись. Но это был всего лишь вопрос времени…

Третий же бандит, сидящий ближе всех к кузнецу, оказался наиболее прытким из всех. Он уже успел обернуться в сторону Симакова и взять его на мушку. Одно успокаивало — его обрез, направленный на бывшего пленника, так и плясал в трясущихся руках… Если он и выстрелит, то вряд ли попадёт. Хотя, кто

может знать, как всё сложится?

Одним словом стрелок — малый в поношенной студенческой тужурке, с бледным испитым лицом интеллигента-разночинца, хотя и представлял собой омерзительно-жалкое зрелище, всё же нёс явную угрозу жизни и здоровью Симакова.

'Вот, ирод! — озаботился Михаил Степанович, — Ещё чего доброго и подстрелит с пьяных глаз! Его надо срочно остановить, но как?'

Вдруг его взгляд упал на шесток, на котором лежало три спицы, раскалённые концы которых ослепительно белели на почерневшей от сажи поверхности. Спиридон расстарался… не пропадать же добру?!

Решение, как действовать дальше, возникло помимо воли Симакова. Подхватив спицы, он с интервалом в треть секунды метнул их одну за другой в бандитов за столом!

Первая досталась целящемуся в него 'студенту'. Она угодила в его левый открытый глаз. С противным шипением пронзив мозг, кусок металла пробил кости черепа и наполовину вылез из затылка. Глаз лопнул кровавыми брызгами. 'Студент' дёрнулся, грохнул выстрел, пуля ушла в потолок. Обрез выпал из его рук.