видел, – он же знает, что я не могу повернуться...

Придя в себя, Ривас обрадовался, что это случилось не во время разговора с пастырем. Настоящее вещание не спутаешь ни с чем, и уж продвинутый мог решиться бежать не более, чем, скажем, летать.

Он заметил справа от себя тянущуюся параллельно его маршруту темную полосу, подошел к ней поближе и по шуму дождя понял, что это широкая канава, заполненная водой. Посмотрев налево, он обнаружил там еще одну, а третья, впереди, соединяла два первых под острым углом. Каналы, подумал он. Недавно построенные, не то, что в Венеции. И почему, интересно, Сойер так увлекается каналами?

Добравшись, наконец, до берега канала, он осторожно наклонился и положил юношу на бетон, потом разогнулся и несколько минут наслаждался простой возможностью стоять, ощущая на загривке холодные капли дождя. Отдохнув чуть-чуть, он полез в канал. Вода здесь была теплее, чем дождь, и он доплыл до середины – в ширину канал оказался футов сорок, – чтобы посмотреть, как там глубоко. Он обнаружил, что даже там он вполне может стоять на дне, и вода будет ему по шею. Он вернулся на берег, забрал мальчишку, взвалил его безжизненное тело обратно на плечи так, чтобы голова того оставалась над водой, и двинулся к морю – кое-где вплавь, кое-где просто подгребая свободной рукой. Держаться на поверхности соленой воды было несложно, и Ривас даже пожалел, что канал не тянулся от самых истекальных изб.

Любой его всплеск и вздох отдавался от откосов канала громким эхом, и он не догадывался, что их ищут, до тех пор, пока не увидел полосу ослепительно яркого света, упершуюся в откос канала в дюжине ярдов перед ними, а потом скользнувшую назад, над самой его головой.

Он озадаченно смотрел ей вслед и только через несколько секунд сообразил, что это, должно быть, луч прожектора. Ривасу доводилось читать о таких штуках, и хотя он не помнил точно, работали они на электричестве или нет, одно он помнил точно: они требовали такого уровня развития техники, какой утратили еще много Тузов назад.

Дальше по каналу он со своей спящей ношей двигался уже быстрее.

– Поосторожнее с этим!

Ривас проснулся – он все-таки задремал немного – и огляделся по сторонам в темноте. Над головой, по настилу причала громыхали башмаки, кто-то светил фонарем, но под пирс свет почти не проникал, и только легкое свечение самой воды помогало Ривасу разглядеть, что лысый, беззубый мальчишка все еще жив, подвешенный за шиворот на весьма кстати торчавший из сваи гвоздь. Волнорез останавливал волны в полумиле от берега, а оставшуюся рябь приглаживал продолжавшийся дождь, но Ривас все же беспокоился, что даже небольшие колыхания водной поверхности могут отцепить безжизненное тело продвинутого, в каковом случае тот, несомненно, тихо утонул бы.

Ривас разжал руку и пошевелил пальцами, восстанавливая кровообращение. В темноте над самой водой чуть светлело пятно – голова бедолаги. Интересно, подумал Ривас, и что мне делать, если он начнет вещать... или хотя бы храпеть. Утопить его? Вот уж проще простого.

Впрочем, он понимал, что не сможет сделать этого, хотя даже у собаки или кошки – да что там, у хомяка, мыши или даже жука – разума больше, чем у продвинутого. Почему-то горло, которое он вырвал у того хлам-человека, наложившись на попытку зарезать Фрейка Мак-Эна и убийства Найджела и двух ухарей и еще того пастыря, сломало в нем что-то. Он ощущал себя увечным, ибо жалел всех – черт, да сейчас ему сделалось бы дурно, прихлопни он даже муху.

Осознание этого напугало его сильнее, чем если бы он вдруг утратил контроль за своей левой рукой.

– Я же сказал: осторожнее, мать вашу! – снова послышался голос, разбудивший его.

– Я и стараюсь осторожно, брат, – раздраженно отвечал ему голос помоложе. – Что, опускать эти в воду или пока нет?

– Не-а, их и дождь охлаждает. Хотя можешь пока привязать их. Да вяжи узлы крепче, слышишь? Как я показывал. В прошлую поездку две корзины отвязались и утонули, и мне потом такое было...

– Будет сделано.

Медленные шаги и позвякивание цепи переместились из-за спины Риваса к концу причала, и странно обтекаемый корпус лодки погрузился чуть глубже, потом снова качнулся вверх. Пологая волна пробежала по поверхности воды под причалом, плеснув Ривасу соленой водой в рот.

Некоторое время не слышалось ничего, кроме редкого позвякивания цепи, шагов на лодке и бездумного мурлыканья человека на причале. У Риваса было более чем достаточно времени помечтать о еде и сухой одежде, а также решить, что улучшающейся видимостью он обязан не столько привыканию глаз к темноте, сколько рассвету. Потом цепь заерзала по настилу причала прямо у него над головой.

– Эй, Вилли, встряхнись. Пастырь идет.

– Угу. Спасибо.

Ривас услышал цоканье копыт по бетону, потом звук изменился: лошадь ступила прямо на причал.

– Доброе утро, брат! – послышался новый голос, напряженный, хотя его обладатель явно старался не показать этого. – Ты один?

– Вон брат Вилли на лодке корзины привязывает, а больше никого.

– Никого больше сегодня не видел?

– Это... Вроде никого – с той поры, как ребята подрасстроились чуток да пошли танцевать. А что, уже кончили?

– Нет еще. Но уже замедляются. Ладно, вот возьми это... да не тычь же ею в меня, болван! Это ракетница. Если вдруг увидишь кого-нибудь, кроме своих, выстрелишь. Нажмешь на курок... дай покажу – вот эту штуку. Ясно?

Лодка покачнулась, и Ривас предположил, что брат Вилли подошел к фальшборту посмотреть. Под причалом снова прокатилась легкая волна, и Ривас с опаской покосился на продвинутого. Надеюсь, подумал он, Нортон не просыпается – и не начинает думать – так рано.

– Куда стрелять? В кого увижу?