Дойль совсем потерял надежду хоть как-то сориентироваться в потоке банальностей, обрушившемся на него.

Он очень хотел найти хоть какую-то зацепку, чтобы поверить собеседнику и не удивляться этим бурным откровениям. Но, увы, не оставалось ни тени сомнения, что у старика зашли шарики за ролики.

– Хм... – это было все, что смог произнести Дойль, почувствовав, что дальше молчать неприлично и что от него ждут реакции, – забавное мнение, сэр.

– Мнение? – пришла очередь Дерроу выйти из себя. – Я никогда не имею дела с мнениями, мой мальчик. – Он зажег новую сигарету и заговорил спокойно, но сердито, словно обращаясь к самому себе. – О Боже, сначала я обратился к последним достижениям современной науки и исчерпал все ее возможности – постарайся понять это! – после чего я потратил годы, извлекая крупицы истины из... ну, скажем, некоторых древних текстов, проверяя и систематизируя результаты, затем запугал (а в двух случаях мне пришлось обратиться даже к шантажу) и заставил моих мальчиков в Денверских хронолабораториях – этих профи по квантовой теории – о Боже мой! – они считались самыми блестящими учеными современности, – я заставил их рассмотреть сверхъестественные экспериментальные свидетельства, заставил их придать этому некоторую реализуемую форму... они таки сделали это в конце концов, для этого потребовалось полностью синтезировать новый язык – частично неевклидова геометрия, частично тензорное исчисление, частично алхимические символы. И я получил экспериментальные данные, черт побери! Это явилось самым значительным открытием в моей деятельности или в чьей-либо еще, начиная с 1916 года! Я сконцентрировал все, чего достиг, в одной фразе на простейшем английском... для того чтобы сделать доступным пониманию школьного учителишки... И что я услышал в ответ? Он сидит здесь и думает, что я сказал: «жизнь – всего лишь сон» или «любовь преодолевает все»! – Он остервенело выдохнул целое облако табачного дыма и издал долгое негодующее шипение. Дойль почувствовал, что краснеет.

– Но я всего лишь старался быть вежливым, мистер Дерроу, и...

– Да, вы правы, Дойль, вы не циничны. Вы просто глупы.

– А не пойти ли вам ко всем чертям, сэр? – сказал Дойль, всеми силами стараясь придать голосу тон светской любезности. – И катись ты... туда... к твоей чертовой ледяной реке, договорились? – Дойль вскочил на ноги и отшвырнул стаканчик с остатками бренди. – Можете оставить себе свои пять тысяч, но я таки возьму обратный билет и поеду в аэропорт. Прямо сейчас.

Дерроу все еще смотрел хмуро и неодобрительно, но пергаментная кожа вокруг глаз уже начинала собираться в морщинки. Тем не менее Дойль был слишком рассержен, чтобы опять сесть.

– Верните своего Ностранда и расскажите ему о водорослях и прочую чепуху.

Дерроу поднял глаза.

– Ностранд решит, что я душевнобольной.

– Ну тем более верните его. Ведь он впервые в жизни окажется прав.

Старик усмехнулся:

– Кстати, он не советовал мне приглашать вас, аргументируя это тем, что все ваши исследования – просто компиляции.

Дойль, закипая от ярости, открыл было рот для ответного выпада, но передумал.

– О черт, – сказал он, – таким образом получается, что, если он назовет вас чокнутым – это будет второе правильное утверждение.

Дерроу с восторгом рассмеялся:

– Я знал, что не ошибся в вас, Дойль. Пожалуйста, садитесь.

Было бы слишком невежливо уйти сейчас. Дерроу как ни в чем не бывало долил в бумажный стаканчик бренди, и Дойль сказал с неуверенной улыбкой:

– Вам действительно мастерски удается вывести человека из равновесия.

– Я старик, который не спал трое суток. Вам бы следовало познакомиться со мной тридцать лет назад.

Он закурил еще одну сигарету.

– Давайте вернемся к картинке, которую я вам нарисовал. Представьте, что произойдет, если вы сможете стоять за пределами реки времени, как бы на берегу, и видеть сквозь лед. Вы можете пойти вверх по течению и увидеть Рим или Ниневию в пору расцвета. Или вниз по течению и увидеть будущее.

Дойль кивнул:

– Таким образом, десять миль вверх по реке – и вы увидите, как Цезаря закалывают кинжалом, а одиннадцать миль вверх – и вы увидите, как он появляется на свет.

– Правильно! Именно так, как если бы вы плыли вверх по реке: вы достигнете верхушек протаскиваемых течением водорослей до того, как достигнете корней. А сейчас – внимание! – очень важная часть, сосредоточьтесь. Однажды что-то произошло и проделало проруби в этом метафорическом ледяном покрове. Как это произошло – не спрашивайте, но воздействие распространилось приблизительно на шесть столетий... Это можно изобразить, как ряд дырочек, оставленных в ткани после выстрела дробью. В этих местах не идут нормальные химические реакции и не действуют никакие механизмы... Но старые системы, которые мы условно называем магическими, – действуют. – Он устремил на Дойля воинственный взгляд. – Попытайтесь, Дойль, только попытайтесь.

Дойль кивнул:

– Продолжайте.

– Например, в подобном разрыве ткани времени может не работать телевидение, но приворотное зелье, состряпанное по всем правилам, сработает непременно. Улавливаете суть?

– О да. Я внимательно слежу за рассказом. Я только хотел спросить, можно ли заметить эти... разрывы?

– Конечно. Видите те папки, наваленные у окна? Они все забиты газетными вырезками и журнальными заметками, уходящими аж к 1624 году. В них-то как раз и упоминаются случаи, когда действие магии было документально подтверждено. А с начала века появляются некоторые заметки, описывающие такие случаи, как, например, внезапное и необъяснимое отключение в каком-нибудь районе электроэнергии или помехи, заглушающие радиопередачи, в том же самом районе. Там есть описания улицы в Сохо, которую некоторые люди до сих пор все еще называют автокладбищем, в память о событиях, происходивших здесь в течение шести дней в 1954 году. Каждая машина, которая въезжала на эту улицу, тут же ломалась, у нее просто переставал работать двигатель. Машину приходилось вытягивать оттуда – лошадьми! – а на соседней улице мотор заводился как ни в чем не бывало. Или, например, следующий эпизод. Некая дама, третьеразрядный медиум, жила как раз на этой улице. И как-то раз в субботу на обычном полуденном чаепитии, одновременно спиритическом сеансе – никто никогда так и не узнал, что произошло, но все присутствовавшие дамы были найдены мертвыми... Лед... Ледяной холод стоял в комнате. После того как они умерли. И комната, заметьте, хорошо отапливалась. Лед... Ледяной ужас запечатлелся на каждом лице.

Эта история всячески обыгрывалась в прессе. И естественно, в том, что машины застревали, обвинили: начало цитаты – накопление статического электричества – конец цитаты. И заметьте, существуют сотни подобных примеров. К настоящему моменту я проработал весь этот материал. И когда я сделал... ну, хорошо, когда я попытался сделать нечто, то, в чем современная наука оказалась бессильна... Прежде всего я попытался выявить вот что: если это происходит, то когда и где магия может сработать. Я обнаружил, что все области «магия – да, техника – нет» находятся в черте Лондона или в ближайшей окрестности радиусом несколько миль. В истории же, то есть собственно во времени, разброс этих событий подчиняется распределению, похожему на распределение Стьюдента, чтобы вам было понятнее, – кривая этого распределения по форме напоминает колокол. Обычно оно применяется для описания и обработки экспериментальных данных. Итак, максимальная частота событий приходится примерно на интервал с 1800 по 1805 год. Очевидно, в эти годы происходило множество подобных событий. Хотя все они были сильно локализованы по пространству и по времени. Вне этого временного интервала подобные события захватывали большие участки пространства и становились все менее частыми по мере удаления от пика. Вы слушаете?

– Да, – сказал Дойль рассудительно. – Вы, кажется, сказали, что эти события простираются на шесть столетий? Таким образом, эти разрывы или аномалии затем становятся реже, но длиннее. И они убыстряются и укорачиваются, пока не становятся как щелчки на счетчике Гейгера в 1802 году, если так можно сказать, затем опять замедляются и расширяются. Интересно, они совсем пропадают на другом конце