спустя кипел и бесился из-за этого события, но единственное, что он смог сделать, это отобрать у Полчека два небольших имения. Полчек наводнил бальные помещения стражниками и по любым меркам сделал все, чтобы избежать новых неприятностей.

Фолечаро, я думаю, повезло — он был третьим сыном одного из зажиточных баронов Валена. Будь он более низкого рождения и не отделяй его от наследования звучного титула всего лишь два хилых брата, возможно, ему и пришлось бы познакомиться с гостеприимством мастера Ралинджа. Но всеобщее мнение было таково, что высокое происхождение исключает его участие в убийстве герцога, а его действия сводились к тому, о чем он сам рассказал.

— Я бы тоже хотел поехать, ДеВар. Попроси моего отца. Он считает тебя умным.

Вид у ДеВара был смущенный. Перрунд снисходительно ему улыбнулась. Жирный и мрачный евнух Стайк поглядывал на них со своего седалища. На ДеВаре были ездовые сапоги. В руке он держал шляпу, а тяжелый черный плащ лежал сложенный на диване рядом с парой седельных мешков. Война затягивалась, и протектор решил, что настало время лично возглавить войска в Ладенсионе.

— Тебе лучше остаться здесь, Латтенс, — сказал ДеВар мальчику и протянул руку, чтобы взъерошить его светло-рыжие волосы. — Тебе нужно поправляться. Ведь болеть — это все равно, что подвергнуться нападению, понимаешь? Твое тело — это как большая крепость, которую атакуют враги. Ты отбил их нападение, они отошли, но тебе нужно быть осторожным, ты должен перестроить свои силы и восстановить стены, отремонтировать катапульты, почистить пушки, пополнить запас амуниции. Понимаешь? Твой отец сможет уехать на войну, только если почувствует, что большая крепость после его отъезда не падет под напором врага. Вот, значит, в чем твоя обязанность. Поправляться и поправляться. Стать здоровым. Конечно, твой отец предпочел бы остаться здесь, с тобой, но он не может, потому что он как отец для всех людей. Понимаешь? Им нужны его поддержка и руководство. Поэтому он должен ехать к ним. А ты должен остаться и помочь отцу победить своим выздоровлением, починкой своей большой крепости. Это твой солдатский долг. Как ты думаешь, сможешь ты это сделать?

Латтенс разглядывал подушки, на которых сидел. Перрунд снова разгладила его волосы. Он играл золотой ниткой, выбившейся из угла подушки.

— Да, — сказал он негромким голосом, не поднимая глаз. — Но мне бы хотелось поехать с тобой и отцом, очень. — Он посмотрел на ДеВара. — Ты уверен, что я не могу поехать?

— Боюсь, что уверен, — тихо сказал ДеВар. Мальчик тяжело вздохнул и снова опустил глаза.

ДеВар улыбнулся Перрунд, которая смотрела на Латтенса.

— Да что же это такое? — сказала Перрунд. — Неужели это тот самый генерал Латтенс, который одержал недавно победу в сражении на катапультах? Генерал, вы должны исполнять свой долг. Ваш отец скоро вернется. А с ним и господин ДеВар. — Она улыбнулась ДеВару.

— Насколько нам известно, война может закончиться еще до того, как мы туда доберемся. С войнами иногда такое случается. — Он повертел в руках свою большую вощеную шляпу, потом положил ее на свой свернутый плащ и откашлялся. — Я тебе рассказывал, как расстались Секрум и Хилити? О том, как Секрум уехала и стала посланником?

Латтенс, казалось, расслышал не сразу, но потом перекатился на бок, прекратил обиженно сопеть и ответил:

— Нет, кажется, не рассказывал.

— Так вот, в один прекрасный день друзьям пришлось расстаться. Секрум решила стать солдатом- посланником, донести весть о Богатилии до самых дальних земель и показать людям в этих дальних землях, в чем они ошибаются. Хилити пытался отговорить своего друга от этого, думая, что не стоит так поступать, но Секрум была бескомпромиссна.

— Что?

— Полна решимости.

— А-а.

— И вот как-то раз, — продолжил ДеВар, — незадолго до отъезда Секрум, они отправились в одно из своих особых мест на острове. Этот остров был очень диким местом, туда уходили люди, которым надоедала роскошь Богатилии. Там не было ни молочных рек, ни кисельных берегов, ни приготовленной дичи, висящей на ветках садовых деревьев, ни фонтанов, струящих ароматные духи, ни сахарных гор, ни…

— Что, кому-то надоедали сахарные горы? — недоверчиво спросил Латтенс.

— Да. Кое-кому надоедало умение летать, им не хотелось больше, чтобы у них текла горячая вода из рукомойников, не хотелось иметь слуг, выполняющих все их капризы. Люди — странные существа. Дай им все блага цивилизации, так они начинают тосковать по дикой жизни.

Услышав это, Латтенс нахмурил брови, но возражать не стал. По его выражению было видно, что жителей Богатилии и вообще всех взрослых он считает не очень нормальными.

— Секрум и Хилити, — сказал ДеВар, — отправились на этот остров вроде как на каникулы, отдохнуть от привычной роскоши. Они не взяли с собой слуг и даже волшебные свои амулеты и драгоценности, которые защищали их от вреда и позволяли вызывать местных богов. И вот эти двое оказались предоставлены самим себе в дикой глуши. Они могли найти там плоды и воду, могли соорудить себе крышу над головой из гигантских листьев. У них с собой были луки и стрелы, а еще две духовые трубки, стрелявшие отравленными шипами. Они изготовили их, перед тем как отправиться на каникулы, и очень ими гордились. С помощью лука и трубок они охотились на зверей, хотя островные звери были ничуть не похожи на тех, к которым привыкли двое друзей, — они вовсе не желали быть убитыми, зажаренными и съеденными, а потому держались подальше от двух охотников, и, надо сказать, охотников очень неумелых.

Как-то раз, после очередных безуспешных попыток Секрум и Хилити найти какого-нибудь зверя и застрелить его из трубки, они возвращались в свой шалаш. По дороге они спорили и выражали недовольство друг другом. Оба устали и были голодны, и этим, вероятно, объяснялось их раздражение, их упреки друг другу за неудачную охоту. Секрум считала, что Хилити слишком кровожаден и хочет убивать животных ради удовольствия, потому что он гордился своим умением стрелять из лука и духовой трубки, а также драться врукопашную, а Хилити втайне полагал, что Секрум, возражая против убийства, нарочно шумела и предупреждала об опасности животных, которых они выслеживали.

Тропинка привела их назад к речушке и естественному мостику — упавшему дереву, которое соединяло ее крутые берега. День этот был довольно дождливым (еще одна причина, по которой они столько спорили), и вода в речушке под деревом-мостом поднялась, как в половодье.

— Как это?

— Это значит, воды в реке было больше обычного. Ну вот, и пошли они по дереву-мостику. Хилити хотел было сказать, что лучше переходить по одному, но к тому времени они уже ступили на мостик, а он шел впереди. И тогда он подумал, что, если повернется и велит Секрум подождать, та разозлится еще больше, а потому промолчал.

Ну а тут ствол дерева надломился. Он, видимо, лежал там очень давно и подгнил, а берега оказались подмыты дождем, и потому, когда двое друзей одновременно встали на дерево, оно решило, что пришло ему время отдохнуть, и надломилось под тяжестью двух человек и рухнуло в речку.

И вот оно, переломившись, упало в воду, а вместе с ним — какие-то ветки, несколько камней и груды земли с обеих сторон реки.

— Ой! — вскрикнул Латтенс, прижав ручонки ко рту. — И что же случилось с Секрум и Хилити?

— Они свалились вместе, с деревом. Хилити повезло больше, потому что та часть ствола, на которой был он, упала не сразу, и он сумел повиснуть на ней и оказался на берегу, прежде чем ствол свалился в воду. В реку Хилити все равно попал, но с ним все было в порядке.

— А что Секрум?

— Секрум повезло меньше. Наверно, та часть ствола, на которой была она, перевернулась в воздухе, а может, перевернулась сама Секрум, потому что она оказалась под стволом в воде.

— И она утонула? — Вид у Латтенса был очень взволнованный, обе ладошки прижаты ко рту. Он начал