таких, кстати сказать, самозванных посланников бродило по дорогам Иудеи и Самарии великое множество, и все утверждали, что именно они являются истинными, а остальные обманщики, плуты и шарлатаны. Вокруг каждого из проповедников иногда собирались целые группы людей, которые вскоре начинали ходить повсюду за своим, как они его называли, учителем и петь ему хвалебные песни. Дабы не путаться в названиях этих многочисленных групп и всяких подозрительных личностей, коих в Палестине имелось предостаточно, я решил называть сторонников бродячего проповедника из Капернаума, самого, пожалуй, популярного среди остальных, по его же прозвищу, дав им имя «христиане».
Ещё неделю назад меня не слишком занимали поиски ответа на вопрос: кто он есть такой на самом деле этот бродяга и почему его появление навело столь жуткий ужас на первосвященника Каиафу, его тестя Ханана и вообще на всех членов Высшего совета? В принципе я никогда особо не интересовался данной проблемой, так как считал её обычной интригой главного жреца, замешанной на его самодурстве и религиозном фанатизме, в котором иудеи превзошли все народы, с коими мне пришлось до того встречаться. К тому же прокуратор обязан был постоянно заниматься безопасностью торговых путей, обеспечивать порядок и спокойствие в границах своих областей, поэтому мою голову совершенно не занимали мысли о нищем голодранце, непонятно откуда и когда появившемся в Иудее.
В нынешний свой приезд в Иерусалим накануне пасхи мне вновь, помимо воли, пришлось вернуться к вопросу, в решение которого я старался не вмешиваться, но встреча в саду с уроженцем Кериота, тайным моим осведомителем, спутала все планы.
– Надо бы сегодня встретиться с Гамалиилом и поговорить с ним серьёзно на эту тему. Хранитель моей библиотеки сам иудей, к тому же считается самым просвещённым человеком в Иерусалиме. Прекрасно говорит на греческом и латинском языках, знаком с языческими верованиями. Сказывают, что в молодости Гамалиил даже побывал в Сарматии. Уж он-то, наверняка, в курсе всех их внутренних передряг и интриг, – подумал я вслух, пробегая глазами одно за другим сообщения, присланные из Галилеи год, месяц, неделю назад. Их было много, тех сообщений, но все они содержали весьма подробные сведения о настроениях местного населения. Я не зря тратил деньги из государственной казны на содержание тайных соглядатаев, поэтому у меня имелись полные и достоверные данные и о том человеке, который звался Иисусом из Назарета. Правда, мои осведомители в своих доносах чаще именовали его как Галилеянин, но я же решил дать проповеднику ещё одно прозвище – Назорей, по названию города, где он родился. Назарет находился почти в центре Галилеи, хотя у меня имелись и другие данные о рождении проповедника. Сказывали, что тот якобы появился на свет в Вифлиеме, небольшой деревне, расположенной недалеко от Иерусалима, однако проверить сие утверждения не представлялось возможным.
Я медленно перебирал свитки, бегло прочитывал их, так как решил ещё раз кратко суммировать все имеющиеся у меня сведения о нищем проповеднике по имени Иисус. Из доносов мне было известно, что его родила обычная пряха, вторая жена простого плотника, жившего в Назарете и имевшего многодетную семью. Первая жена Иосифа, так звали того плотника, умерла от какой-то неизвестной болезни, и тому, видимо, из-за возникших трудностей по воспитанию многочисленных детей пришлось взять в дом другую хозяйку, причём значительно моложе себя, работящую девушку, которая считалась весьма умелой пряхой и искусной ткачихой. Но вот был ли тот плотник настоящим отцом Назорея или нет, я так и не понял, а посему у меня и возникали кое-какие сомнения по поводу кровной связи проповедника с одним весьма влиятельный иудейским родом. Мне как-то сообщали, что по разговорам местных жителей Иисус якобы был сыном римского воина по имени Пантера. Однако я не смог установить подлинность этого факта, потому как прошло очень уж много времени с момента рождения Галилеянина. Правда, мне удалось узнать, что воин с таким именем действительно служил в римском легионе под началом Публия Сульпиция Квирина, легата Сирии, но во время подавления одного мятежа, легионер Пантера погиб.
Точную дату рождения Назорея также установить не представлялось возможным, но в одном из донесений говорилось, что когда он появился на свет, в Иудеи проводилась перепись всего населения провинции, а событие то происходило чуть более тридцати лет назад.
«Значит, ему сейчас должно быть около 33-х лет, – быстро подсчитал я в уме возраст проповедника. – Да мы почти с ним ровесники? Удивительно, как это я раньше об этом не задумывался? Ладно, что там дальше...?»
Вскоре после его рождения вся семья плотника Иосифа по непонятным причинам бежала из Иудеи в неизвестном направлении. В течение трёх десятков лет о человеке по имени Иисус не было никаких известий, а три года назад или чуть более он вдруг объявился в городе Капернауме, что расположен в Галилее на северном берегу Тивериадского озера, откуда и начал распространять своё учение. У проповедника вскоре появились последователи, которые большой толпой ходили за ним повсюду, куда бы он ни пошёл. Один его близкий родственник, кажется двоюродный брат, недавно, как стало мне известно, был схвачен по приказу тетрарха Антипы, правителя Галилеи, брошен в глубокий земляной колодец тюрьмы Махерунт и некоторое время назад казнён: ему отсекли голову.
Активность вновь появившегося проповедника была столь велика, что известия о нём достигли даже моей резиденции. Впервые об этом человеке я услышал от своей жены, а затем уже и от её слуг, которые наперебой восторженно рассказывали о чудесах, что творил Галилеянин в присутствии большого стечения простых людей, вылечивая многих из них от страшных болезней. Я естественно не мог игнорировать сам факт существования в моих и соседних областях такого популярного среди народа «чудотворца», способного собирать большие толпы народа, а потому мои соглядатаи внимательно отслеживали каждый шаг Назорея. Иметь о нём самые подробные сведения оказалось для меня делом весьма не сложным, так как один из двенадцати, сопровождавших Иисуса всегда и везде таких же, как и он, оборванцев, состоял у меня на тайной службе.
Скажу откровенно, меня заинтересовали речи Назорея, о которых я прочёл в доносах. Говорил он проникновенно, доходчиво и по многим взглядам на жизнь с ним нельзя было не согласиться. Мне импонировало его учение и нравилось его слово, ибо говорилось в них о любви, верности, вечной жизни, а поэтому я и не усматривал в действиях и словах нищего того голодранца никакой угрозы Риму и целостности империи. Правда, для того, чтобы прекратить деятельность Назорея раз и навсегда мне, как прокуратору, хватило бы одного дня. Именно столько времени понадобилось бы моим воинам съездить в Галилею, задержать проповедника и притащить того на верёвке в Кесарию. Но я этого просто не хотел делать.
«Пусть болтает себе, может, иудеи от его слов станут менее жадными, хитрыми и коварными, перестанут бунтовать и будут более открытыми и честными», – наивно рассуждал я про себя, читая доносы с его проповедей.
Правда, нищий проповедник иногда называл себя царём иудейским, на что жаловались первосвященник и его тесть, но я не счёл возможным наказать того за поступок, скорее похожий на шутовство, нежели на преступление. Привлечь самозванного царя к суду было абсолютно не за что. Сеансы его врачевания по рассказам очевидцев и слуг моей жены были вообще удивительны, но нельзя же отправлять человека в тюрьму, а тем паче на смерть только лишь за то, что он врачует людей, излечивает их от физических недугов и мучений, да помогает душевнобольным. Я не находил в деяниях Назорея никакой опасности, а поэтому и не желал участвовать в делах, которые мне не нравились по своей сути, тем более, что они были скорее интригами первосвященника иерусалимского Храма и его тестя, бывшего жреца, нежели острой жизненной необходимостью покончить со смутой.
К сожалению, человеку не дано возможности заглянуть в своё будущее и узнать, как ему следует действовать во времени настоящем. Ну откуда я смог бы узнать, что самой жизнью и судьбой, помимо воли моей, меня всё равно втянут в эту грязную историю и в события, трагические и ужасные, которые последует после...
– Игемон, ты звал меня? – спросил хранитель моих книг и рукописей. Он вошёл так тихо и осторожно, что я, погружённый в раздумья, не услышал звука его шагов.
– Да, Гамалиил! Проходи и садись! Я...
– Не стоит продолжать, Понтий. Я догадался, для чего ты пригласил меня, как только от тебя передали все бумаги по Иисусу из Назарета.
Мне нравился этот образованный и начитанный иудей, поэтому я позволял ему обращаться ко мне по имени, не называя «игемоном». Мы познакомились с ним в мой первый приезд в Иерусалим. Его привёл во дворец центурион Савл. Бывший иудейский священник был слишком мудр, чтобы отказаться от предложения, сделанного мной, римским прокуратором, а потому с радостью согласился следить за
