перелистываю альбом и, показывая фотографию, на которой были сняты машина и брат. — Вот, как раз эта фотография… на ней будто написано, что этот снимок делали вы. Муж лежит под машиной. Брат стоит рядом и без всякого интереса наблюдает за тем, что тот делает. Нет, скорее прикидывается, что наблюдает, а сам чуть грустно, с видом сообщника, улыбается фотографу, то есть вам. Мужу, естественно, выражение его лица не видно.
— Мне кажется, наоборот, семена подозрения прорастают все глубже.
— Нет, ведь это документ. Нечто целиком сохранившееся как документ. Действительно «Смысл воспоминаний». Это должно, безусловно, четко осознаваться и тем, кто фотографирует, и тем, кого фотографируют. Если было бы хоть что-то, что вам следовало скрывать, вы бы, конечно, сознательно избежали подобной сцены.
— Вам и в самом деле палец в рот не клади. — Женщина вдруг звонко рассмеялась и наполнила пивом мой стакан. Я не особенно отказывался. Пива в бутылке на самом донышке, сантиметров пять. — Люблю я такие истории… если будете их рассказывать, я с удовольствием послушаю…
— Такие истории, вы говорите? Какие истории?
— Истории, в которых, пока их слушаешь, все выворачивается наизнанку… я тоже знаю одну такую историю… о брате… может, рассказать?
— Если успеете, в оставшиеся пятнадцать минут…
— Когда-то и у брата, как это полагается, была любовная связь. Связь, конечно, с женщиной. С девушкой, с которой он встретился, когда участвовал в студенческом движении. Познакомились они зимой. Всю зиму казались безмерно счастливыми. Но как только наступило лето, девушка заявила однажды: почему-то от тебя пахнет кошками. Может быть, стоит полечиться? Брат начал послушно ходить в больницу. Однако, когда лечение уже подходило к концу, оказалось, что оно ничего не дало. Но зато вернулась его старая болезнь — женоненавистничество. Поэтому мое существование приобретало для него все большее значение. Я была единственной в мире женщиной, которая для него не была женщиной. Мы действительно очень любили друг друга. Настолько, что было даже странно, как не завелись у нас дети. И тут появился муж. И он меня превратил снова в женщину.
— Значит, они все-таки соперничали.
— Совсем нет. Брат очень быстро нашел общий язык с мужем. Видимо, он предпочитал, чтобы я вышла замуж, лишь бы не сближаться с какой-нибудь женщиной.
— Но есть ведь люди, любящие монопольное владение.
— Может быть, и так, но у брата был любимый мальчик, который следовал за ним по пятам.
— Интересно…
— Я по-настоящему любила брата…
— Чего нельзя сказать о муже?
— Видите ли, муж не был таким вывернутым наизнанку человеком, как брат.
— И тем не менее ваш муж убежал первым.
— Это-то и ужасно.
В глазах женщины промелькнул страх. Ранящий страх, подобный покрытым инеем телеграфным проводам, стонущим под порывами ветра.
— Вы испугались потому, что подумали о муже, которого здесь нет. Лучше заставьте себя подумать о муже, который находится сейчас где-то. Может быть, это и мучительно, но боюсь, что для вас он уже окончательно потерян.
— Все равно…
— Даже если вы будете думать, что он живет с какой-то другой женщиной?
— Почему он не со мной? Если не узнаю этого — тогда все кончено.
— В сегодняшних вечерних газетах нет сообщения о том, что случилось с братом. Если бы оно появилось, муж увидел бы его и вопреки ожиданиям, возможно, позвонил бы вам.
— Вы считаете, что виной всему был брат?
— Не исключено. Предвзятость ничего хорошего не сулит. Я тоже до самого последнего момента считал тот самый спичечный коробок абсолютно невыгодным для вас вещественным доказательством. В нем были спички с разноцветными головками. Тот факт, что в коробок добавлялись спички, превращал его в весьма важную улику, указывая, что человек редко посещал кафе «Камелия». Если бы он все время ходил туда — всегда мог бы взять новую коробку. Что из этого следовало? Во-первых, человек редко выходил из дому. Во-вторых, человека интересовал номер телефона на этикетке спичечного коробка. В-третьих, человеку было необходимо тайно звонить по телефону.
— Обычный номер телефона, разве он не мог переписать его в записную книжку?
— Случись что-нибудь, записную книжку сразу же начнут изучать, но вряд ли кто-нибудь обратит внимание на обыкновенный спичечный коробок из кафе. Однако и это подозрение благодаря альбому фотографий тоже оказалось неосновательным. Мне стало легче. Поскольку мы не имеем права подозревать заявителя, я, считая, что мне специально всучили этот ужасный спичечный коробок, все время ломал над ним голову. Прекрасный пример предвзятости. Не лучше ли, если бы и вы попытались с меньшей предвзятостью, объективно взглянуть на отношения между мужем и братом?
— Именно вы с чересчур большим предубеждением относитесь к брату.
— Ладно, не будем больше говорить о брате. Да мне и уходить пора. На метро до станции S. минут десять, правда?
Женщина кивает и снова начинает сосредоточенно обкусывать ноготь на большим пальце.
— Смотрите, прошлогодняя, правда, газета, но в ней вот такая статья.
Тасиро смотрит на меня сквозь толстые стекла очков и, не успеваю я сесть, нетерпеливо протягивает обрывок газеты.
— В вашем плане было очень трудно разобраться…
— Свыше восьмидесяти тысяч человек пропало без вести. Потрясающе. Как видите, случай с начальником отдела Нэмуро-сан исключительным не назовешь.
— Это место вы сами выбрали?
— Да… бесконечное изменение картины… когда одновременно смотришь на людей, поднимающихся по лестнице и спускающихся по ней, создается впечатление, что, ничем не видимый, поглядываешь за ними из какой-то фантастической воздушной ямы… нравится мне здесь… люди — очень интересные существа, когда они деловито снуют, не подозревая, что кто-то наблюдает за ними.
— И все же ваш план неверен. Четыре раза я по ошибке сворачивал не туда, и вот результат — опоздал почти на двадцать минут.
— Ничего страшного. В этих бесконечных подземных переходах труднее разобраться, чем в моем плане.
— Никуда не годится. — У официантки в белом платье, подошедшей взять заказ, прошу чашку кофе. — Вполне можно предположить, что, пользуясь таким планом, Нэмуро-сан так и не смог найти место, где вы должны были встретиться.
— Нет, это невозможно. Ведь я прождал его целый час, а потом еще десять минут. Каким бы мудреным ни был этот план, разобраться в нем все-таки можно. В конце концов название кафе он знал совершенно точно…
— В то утро было такое же столпотворение?
— Ну что вы, утренний наплыв посетителей ничего общего с этим не имеет. Людской водоворот заполняет все — ни кусочка пола не видно.
— Но теперь тоже порядочная давка.
Вспомнив тишину в комнате женщины, я мысленно возвращаюсь назад на три, четыре часа. Может быть, из-за того, что, когда смотришь с нашего места, кафельные колонны на кафельном полу между проходом и лестницей образуют сплошную стену, а посетители располагаются свободными полукружиями, люди теряют ориентацию, не в силах сообразить, откуда и куда они идут.
— В это время посетители самые интересные. И походка, и выражение лица у каждого свои…
— Сначала, может быть, вы покажете мне те фотографии?
— В таком месте, удобно ли?.. они чересчур откровенные.
