меня купить — зачем? Для чего все эти полупризнания и полуоткровенности? Что, если Мердока интересует не исчезновение «документика из „Аполло“», а сам факт его появления на свет? Для чего я взял чистый гербовый бланк у сенатора Стила и написал рекомендацию Питеру Селби?

Я оказался прав.

— Что же вы молчите, Ано? — спрашивает Мердок. — С какой целью вы отправили в штаб Жанвье некоего Питера Селби?

— А почему бы мне не доставить удовольствие сенатору созданием истории партии, основанной еще его покойным отцом?

— А для чего тогда подбирались документы, эту партию компрометирующие? Даже сам Жанвье заметил.

— Фантазируете, Мердок. Зачем?

— Затем, что опять же не политик вы, а игрок. И как таковой мне подходите. И собранная вами информация — тоже. Продолжайте ее собирать и дальше. Настаивать на вашем уходе от Стила сейчас я не собираюсь. Продолжайте вашу полезную деятельность до отставки сенатора.

— Из-за этого вы пришли ночью сюда?

— Во-первых, я узнал много полезного. А во-вторых, где бы мы с вами встретились? Вызвать вас к себе — вы могли бы и не прийти. Пообедать в сенатском клубе? Вы могли бы и отказаться: советнику сенатора Стила интимничать со мной не положено.

— В клубе я встречаюсь со многими.

— Знаю. Но Уэнделл — ваш глава, Бойль — начальник полиции, а Донован не играет серьезной политической роли. Вас он просто интересует как личность. Нечто любопытное в нашем политическом обезьяннике. Фанатик, мечтающий о переустройстве мира. Организатор движения, которого фактически еще нет. Ни ремесленники, ни издольщики за ним не пойдут. Может быть, в будущем такие, как Донован, станут опасны. А сейчас это кучка мечтателей, несколько кресел в сенате. Позавтракать с Донованом занятно, работать же с ним вы не будете. Кто же остается? Церковники? Но вы нерелигиозны, я даже не уверен, что вы ходите в какую-нибудь церковь или на молитвенное собрание. «Джентльмены»? Но у вас нет ни состояния, ни положения, и в этом лагере к вам всегда будут относиться несколько свысока. Советник Стила. Куда же ему идти после отставки сенатора? Об Уэнделле мы уже говорили — советником он вас возьмет. Но вам будет скучно, Ано. Вот вам и предложение. На будущее, Ано, на будущее.

— Подумать можно. — Ссориться с Мердоком еще не время. — А Паскву не жаль? — насмешливо спрашиваю я.

— Вы еще возьмите Паскву. И судите. А я далеко не уверен в исходе процесса.

Как только уходит Мердок, слышатся шаги, потом тихий скрип двери, и входит Мартин. Он в домашнем халате, подвязанном шнурком с кисточками: видимо, собирался уже ко сну и что-то ему помешало.

— Все известно, — говорит он, входя. — От тебя только что вышел Мердок. И долго он просидел?

— Час, наверно. Я его застал, когда вернулся от Бойля.

— Я почему-то боялся, что он появится. Значит, дуэль уже состоялась?

Я рассказал.

— Меня удивляет одно. Почему так легко он отдал нам Паскву?

— Во-первых. Пасква еще не пойман. И не судим. Об этом Мердок, между прочим, напомнил. А во- вторых, он не боится нашего опознания. Нам придется выдержать напор таких адвокатов — дай бог не сломиться.

— Неужели мы проторчим здесь до суда?

Я понимаю Мартина: надежда на возвращение домой становится все более отдаленной и призрачной. Но что же делать? В прошлый раз мы тоже не знали, когда нас вернут. Сейчас мы хотя бы можем утешаться спиралью времени. Пока здесь тянутся месяцы, на Земле проходят часы. Пожалуй, это единственное, что поддерживает нас в здешнем политическом обезьяннике, как метко высказался Мердок.

— А его предложение? — интересуется Мартин. — Ведь Стил действительно может подать в отставку.

— Мердоку я сказал: подумаем. Надо еще рассчитаться с Пасквой. Есть у меня одна идейка.

Мартин не спрашивает, какая. Просто ждет.

— Серебряный вариант, — говорю я. Тугодум этот Мартин: приходится все разжевывать до конца. — Кто-то должен подбросить Бойлю мыслишку о том, где находится серебро, тайно вывезенное с «Гека Финна» и до сих пор, как известно, не найденное. Две тонны серебра — это, мой милый, не кот наплакал.

— А если они уже истрачены или перевезены в другое место?

— На бирже до сих пор не зарегистрированы крупные сделки на покупку или продажу серебра в слитках. А лучшего места для хранения их, чем лесная хижина, нет.

— Ты сказал «кто-то должен подбросить» Бойлю адрес хранилища. Кого ты имел в виду? — спрашивает Мартин.

— Тебя, Анонимно, конечно. Можно по телефону, можно письмом. По телефону опаснее: здесь автоматов нет. Письмо лучше составить из печатных букв, вырезанных из газет. Но важно, в сущности, не как, а когда.

— Сегодня, завтра, через неделю?

— Только после того, как задержат Паскву.

Мы завтракаем с Донованом в сенатском клубе — здесь опять, как обычно в эти дни предвыборной шумихи на митингах и в газетах, тихо и пусто.

— Что-то ты не слишком разговорчив сегодня, Биль, — говорю я, — наши отношения уже позволяют нам называть друг друга по имени и на ты.

— Предвыборные дела?

— Предвыборные дела, — задумчиво повторяет Донован. — Да нет, тут все нормально Мы, кажется, имеем шансы получите еще три дополнительных места в сенате. Два от Оилера и одно от Майн-сити. Восемь вместо пяти — не идеал, конечно, но не так уж плохо для начала.

К столу подсаживается Бойль.

— Не прогоните.

— Наоборот, мистер Бойль, — поднимается Донован. — Вы составите компанию мсье Ано. А у меня дела — спешу.

— Трудный господин, — говорит Бойль.

— Вы тоже не легкий, — парирую я. Мы оба смеемся.

— Кстати, Пасква уже арестован, — добавляет Бойль. — Завтра утром будет доставлен сюда из Вудвилля в арестантском вагоне. Приглашаю вас на очную ставку и прошу известить об этом мистера Мартина.

— Быстро работаете, Бойль.

— Профессия.

Оживленное утро в Городе начинается в шесть часов, когда в Москве еще только просыпаются или делают зарядку, а в девять здесь уже полдень. К этому времени мы и прибываем с Мартином в Главное полицейское управление.

Паскву вводят в ножных кандалах и наручниках. Он в заштопанной арестантской рубахе. Борода всклокочена, глаза злые и независимые. Он явно на что-то надеется.

— Вы узнаете этих людей, Чек Пасква? — спрашивает следователь Он строг, суховат, чисто выбрит и должно быть педантичен до мелочей.

Пасква не отвечает.

— Вы слышали мой вопрос, Пасква?

— Я не Пасква.