Этот человек выглядит определенно странно. Широко расставленные, большие глаза, узкий, с горбинкой, почти параллельный лини лица нос, рыжая борода и копна черных волос. Одет он также явно не по местной моде — впрочем это судя по всему какое-то ритуальное облачение: красный, облегающий тело комбинезон, усеянный золотыми кольцами. Я стою посредине огненной октаграммы, и человек, позвавший меня протягивает ко мне руки. — Ты принимаешь меня как своего слугу? — спрашивает он меня? — Мне не нужны слуги, но я приму любого, кто готов стать моим спутником. Я вкладываю свои руки в его, и мое рукопожатие вжигает в его кожу отпечаток того огня, который привел меня сюда…

Ажмирр лежит на юго-западном крае Тшепайса. Этот город оставляет ощущение какой-то призрачности. Дома вздымаются в небо высокими башенками и арками и тает в знойном полуденном мареве. Мой спутник уже одет в соответствии с местными обычаями, но и эта одежда имеет красный цвет. Его зовут Азвел и сейчас мы идем из тайного храма-пещеры к его дому.

— В нашем городе везде поработал Западный Ветер. И здесь еще сохранились такие как я, в ком течет кровь древних, хотя служители Урра и убивают тех, кто несет знак огня.

— Эта та красная родинка, которую я видел у тебя на плече?

— Да — грустно говорит он — моим родителям сложно было скрыть ее при крещении.

Жара загнала большинство горожан в свои дома, и мы, идя по середине широкой улицы, можем разговаривать не слишком опасаясь чужих ушей.

— Как ты узнал обо мне?

— Священники трубили о приходе Афрадора на каждом углу — сплюнул Азвел — я не знаю, Адд тебя послал или нет, но я готов отдать всю свою кровь, чтобы покончить с деспотией Тшепа и Храма Урра.

— Я не думаю, что я тот, о ком говорится в пророчестве.

— Мне не важно, кто послал тебя в наш мир и откуда ты пришел, но я видел ту силу, которой ты обладаешь! Не каждый способен пройти тропой Темного Пламени.

— Но разве не ты открыл мне этот путь?

— Я лишь указал направление, а войти в Темное Пламя можешь лишь ты сам.

— А кто были те два человека?

— Какие?

Азвел явно озадачен, и я рассказываю ему о белом старце и черном слепце.

— Я не знаю, кто это был — говорит он — хотя и чувствовал что-то необычное сотворяя врата, но я приписывал это твоей природе.

Мы подходим к дому Азвела. Своей архитектурой он больше всего напоминает застывший в камне костер. Дом построен из песчаника, по крайней мере этот материал выглядит именно так, хотя я и не видел песок такого чистого алого цвета.

Однако у дверей нас уже поджидает отряд бурых гвардейцев. Бурые выбегают из всех переулков как крысы из нор, заполняя всю улицу. 'Проклятье' — прорычал мой спутник, доставая свой меч. Меч явно не простой, и уж совсем не похожий на распространенные здесь кривые ятаганы. Правильный трехгранник — единый золотистый кристалл, он испускает алое сияние, и это сияние явно не просто отблеск солнца в рубинах на рукояти. Вращая меч вокруг себя Азвел двинулся навстречу гвардейцам. В моей руке нет ничего, что могло бы послужить оружием, но кажется я нашел нечто такое в моей голове. Образы и слова другого мира всплыли в моей памяти, и преломились в слова и образы мира этого.

Я произношу слова заклинания, и в моей душе нарастает боль. Когда она стала совсем невыносимой я почувствовал, как в моих венах рождается огонь. Вытянув руки я сложил пальцы в тот жест, который единственный может его выпустить наружу. С моих пальцев соскочил огненный шарик и полетел в направлении врагов…

Азвел пробивается к двери, вращая мечом вокруг себя. Его меч рубит ятаганы, как будто они сделаны из дерева, и за его спиной остаются трупы 'бурых'. Я вижу как один из гвардейцев уже готов вонзить меч в его спину, и вскинув руку в эту сторону, направляю свою магию к нему. Огненный шарик касается головы стражника, и тот вспыхивает языком ослепляюще-белого пламени. Через секунду лишь ветер уносит облачко пепла.

Азвелу наконец-то удалось прислониться спиной к стене. Безумство боя гонит к нему все новых гвардейцев, которые умирают под взмахами его меча. Огненный шарик мечется вокруг меня, не подпуская никого из бурых ближе чем на 4 шага, да и никто не проявляет особого желания приближаться. Видимо смерть от магии кажется куда страшней, чем уже примелькавшаяся смерть от меча. Необходимость сосредоточится на удержании огненного мяча, боль и ненависть подпитывающие его делают все окружающее каким-то нереальным. Боковым зрением я вижу как почти касаясь моего плеча, со свистом, пролетает ятаган и вонзается в грудь одного из 'бурых' которому все-таки удалось подкрасться ко мне сзади.

Взглянув на Азвела, я понимаю что этот бросок стоил ему рассеченной руки. На его лице я уже вижу признаки усталости, ему все трудней и трудней стоять среди залившей все вокруг крови и лежащих у его ног мертвых тел. Новая волна ненависти захлестывает мой мозг и я начинаю выкрикивать слова моего заклинания бесконечной песни боли.

Боль стала невыносимой, мир вокруг меня окрасился в красный цвет. Главное не потерять сознание, и не дать огню моей злобы сжечь меня самого. А огненный шар уже вырос до размера лошадиной головы, и от него уже сыпятся искры, столь же смертоносные, как и он сам. И спустя минуту лишь белый пепел лежит на мостовой, и его лениво гонит ветер. Да трупы тех, кого сразил Азвел, лежащие у стены. Остальные гвардейцы разбежались, страх перед магией, перед неизвестным, победил в них готовность к смерти… Я дошел до дверей дома Азвела, и упал, окончательно лишившись сил.

Вкус горькой жидкости, которой сейчас поит меня Азвел, заставил меня открыть глаза.

— Я видел, как сражались лучшие из магов — говорит он — но я некогда не видел, как заклинания такой силы творятся так быстро. Чтобы ты не говорил, но ты не простой человек.

— Это больно — раздается в отет мой слабый хрип — я не использовал ни одной из стихий, для этого надо знать места силы. Это был лишь огонь моей злости… и страха, разве злость бывает без страха.

— Ты можешь встать?

— Да.

— Они не ждали тебя здесь, но нас кто-то предал. С благословения трона и церкви сезон охоты на Ийридов открыт. Эти псы убили жену и сына… Ты знаешь что они с ними сделали?

Голос моего спутника и, теперь уже, товарища по оружию казалось бы спокоен, а глаза не выражают ничего, кроме беспросветно-черной тоски. Он приподнимает полог, укрывающий тела… Вернее то что когда-то было телами. Когда на двух обезображенных кусках мяса, большом и маленьком, я увидел остатки