сдержался и посмотрел в дверной глазок. Шерил оказалась права. На пороге стояла Джина.

– Питер, впусти меня. Я знаю, что ты дома – твоя машина внизу.

Питер накинул рубашку и приоткрыл дверь:

– Ну, чего тебе?

– Питер, собака описала мой ковер.

– Я его выгулял, так что ничего не знаю. Слушай, я вывожу твоего пса на улицу, как нянька, а ты посреди ночи являешься ко мне с претензиями?

– Вовсе я не явля-юсь, а заявля-ю, что моя жизнь – дерррьмо.

– Джина, да ты же в стельку…

– Чушь, я как стеклышко.

– Давай иди домой и проспись. Утром поговорим.

– Ты что, не впустишь меня? Кто там у тебя? Неужели эта проститутка Шерил?

– Тсс!

– Так это она! – Джина перешла на разъяренный шепот. – Ну как, не выросла у нее третья сиська после вашей последней случки? – Она повысила голос в надежде, что Шерил услышит ее (огромное количество спиртного придало Джине смелости). А ведь когда-то они были подругами, в университете прожили два года в одной комнате, и все это время их считали неразлучными. После университета дружбе пришел конец, так как Шерил предала ее (по крайней мере так полагала Джина).

Не успел Питер ответить, как дверь дернули изнутри, и уже одетая Шерил отстранила его.

– Питер, если ты собираешься всю ночь болтать с этой, как ее там, – жест в сторону Джины, – то я лучше пойду. – С этими словами она гордо продефилировала к лифтам, причем ни Питер, ни Джина даже не попытались остановить ее. Шерил в любом случае собиралась уйти и охотно воспользовалась подходящим предлогом. Она предпочитала спать в собственной постели, к тому же увлажнитель воздуха, который Питер включал на всю ночь, дико гремел и мешал ей. Переболев насморком года два назад, Питер вообразил, что подвержен ринитам, и жить не мог без увлажнителя воздуха, гоняя его по ночам, дабы увлажнять свои носовые ходы и воспрепятствовать развитию инфекции.

– Питер, ну что ты в ней нашел?

– Ложись спать, Джина. Утром я скажу тебе все, и даже больше. – Питер захлопнул дверь и решительно пошел в душ, оставив Джину в коридоре.

Бурча что-то себе под нос, Джина поплелась через холл к своей квартире: еще один субботний вечер оказался пустой тратой времени. Впав в дурное настроение еще утром, на свадьбе Пенелопы, сейчас она совсем приуныла при виде Питера и Шерил. У Пенелопы есть Донни, у Питера – Шерил, и только у нее никого нет. Джина чувствовала себя очень пьяной и бесконечно одинокой. Когда она проходила мимо лифтов, дверцы одного из них раскрылись, и из лифта прозвучал голос:

– Мэри, какими судьбами?

В лифте стоял давешний толстяк, заплативший за ее заказ в баре.

– Я иду домой, – удивленно ответила Джина.

– Вы здесь живете?

– Да, вон в той квартире, – ляпнула Джина, тут же пожалев, что проговорилась.

– Потрясающе! Один из моих друзей живет в соседнем крыле. Я обычно пользуюсь другим лифтом, но сегодня оставил машину с этой стороны. И давно вы здесь живете, Мэри?

– Почему вы зовете меня Мэри? – осведомилась Джина, позабыв о том, что назвалась этим именем при знакомстве с ним.

– Разве вы не Мэри?

– Нет, я Джина. Вы, наверное, не расслышали, в баре было очень шумно. – Оставалось надеяться, что он не спросит ее о Белом доме.

– Джина, позвольте мне проводить вас домой?

– Пожалуйста, Гарри.

– Гриффин.

– Ой, конечно, Гриффин. – Украдкой взглянув на выпирающее брюхо своего спутника, Джина прикинула, сможет ли не обращать на это внимания.

«Господи, да неужели я решусь на это?» – размышляла она, подходя к двери с толстым бесформенным типом. «Опомнись! – взывал ее внутренний голос. – Нет, нет, нет!» Но остановиться она уже не могла. Чувство вселенского одиночества вытеснило все прочие ощущения, и Джина была согласна на все: лишь бы рядом с ней находился живой человек, пусть даже и Гриффин. Чему быть, того… Никто не скажет, что она сдалась без боя. Сегодня она искала мужчину везде, где только возможно. Конечно, Джина могла бы подобрать и получше, но уже далеко за полночь, почти наступило воскресенье, а Гриффин рядом – только руку протяни. Ну что ж, за неимением гербовой бумаги пишут на оберточной…

Мысль о том, чтобы как-то «пристроиться» в жизни, всегда страшила Джину. Она достаточно насмотрелась на то, как ее подруги заключали браки с прекрасными молодыми людьми, которые хорошо зарабатывали и становились впоследствии нежными папашами, причем ее подруги любили своих будущих мужей примерно так же, как предметы меблировки. Джина надменно отвергала подобную судьбу, но с такой философией легко шагать по жизни года в двадцать два. Все тяжелее придерживаться установленных правил, неотвратимо приближаясь к роковому рубежу, где маячат тройка и ноль. Изредка встречая счастливые семьи, где муж и жена искренне любят друг друга, Джина смотрела на них как на диковинку. В остальных случаях только слепой не разглядел бы, что один из супругов вступил в брак по любви, а другого пугало одиночество.