заметно обскакали даже рекламу виагры). Наконец дошло до того, что некая фирма изъявила желание убедить ее вложить средства в производство одного доселе секретного изобретения. И потом еще два сообщения отправителя спама по контролю и приостановке действия всех спамов, где предлагалось обезопасить себя от подобных сообщений.

Затем Ивонн разобрала обычную почту, быстро пролистала ежедневник и, следуя собственной методе, навела порядок на столе – эта привычка уже давно вошла в ее плоть и кровь.

В десять минут двенадцатого она сменила свой рабочий стул на лежавшие на полу подушки для йоги. Уселась в позе полулотоса и, прежде чем закрыть глаза, быстро пробежалась взглядом по комнате, в которой находилась.

Этот кабинет занимал одно из помещений в старом здании в самом центре города. На книжных полках стояли белые папки со скромной голограммой «Твоего времени» в виде капельки. Изразцовая печь (уже замурованная, но тем не менее все еще красивая) и марокканский настенный ковер в красных и желтых, цвета охры, тонах на стене, бывшей в противоположность ему белой и пустой. На письменном столе – плоский экран компьютера и видавшая виды клавиатура, неровный спиральный блок, фломастер с мягким кончиком и телефон, дизайн которого, будто бы случайно возникший на пустом месте, словно водяная лилия посреди озера, весьма органично вписывался в интерьер.

На этот раз веки Ивонн сомкнулись, и она целиком сконцентрировалась на дыхании.

Без четверти двенадцать Ивонн была уже на улице.

Однажды она в шутку сказала одной из слушательниц курсов следующее: «По окончании занятий ваша работа будет настолько эффективна, что в бюро вы станете проводить не больше одного часа в день». Они обе рассмеялись. Однако теперь Ивонн стояла вот здесь, на улице. А между тем она могла работать еще лучше. Цилла и Лотта большую часть работы делали самостоятельно и справлялись с ней превосходно.

Ивонн позволяла себе лишь собирать информацию. А деньги рекой текли на ее счет.

Ивонн привыкла упорно трудиться и делала это для того, чтобы потом работа могла идти в чуть более размеренном темпе. Она вполне могла бы заняться делами и сейчас, поскольку покой ей немного наскучил. Наверное, следовало взяться за что-то новое, начать с нуля. Но это лишь раз в жизни приносит истинное удовольствие.

Пообедав в одном маленьком суши-ресторанчике, Ивонн подумала о том, чтобы отправиться в спортклуб. Спортивные принадлежности остались у нее в машине, однако она не восприняла эту идею всерьез, поскольку в глубине души уже приняла решение. Ей хотелось поступать только исходя из возможностей выбора, и чтобы при этом не быть зависимой.

И она отправилась в предместье, что неоднократно проделывала в течение недели.

Был тихий хмурый сентябрьский день, воздух напитался влагой, но вместе с тем было все еще по- летнему тепло.

Ивонн припарковалась там, где она обычно это делала, и стремительно пробежалась по своему обычному маршруту.

Сначала, направляясь по улице Белых Шипов, центральной улице предместья, она миновала четыре квартала. Здесь в окружении огромных садов расположились одни из старейших в этих местах домов. Затем свернула на улицу Флоксов, поднялась в гору и прошла еще два квартала. Прежде в одном из здешних домов проживало очень прилежное семейство. Молодая жена, часто засиживаясь вечерами за кухонным столом, что-то учила. Белье висело повсюду на спинках стульев. Иногда она привозила на кухню еще и детскую коляску и, читая, ритмично покачивала ее. Поздно возвращаясь домой, ее муж весь вечер просиживал за компьютером. Вполне очевидно, что их усилия оказались не напрасными. Вскоре вместо скромной «тойоты», стоявшей у ворот их дома, появилась серебристая «Вольво – 760». А затем в один из дней они и вовсе съехали. Их старый дом был маленьким, и они, вероятно, переехали жить в другой, побольше.

Теперь здесь проживала какая-то семья из Турции, или Ирана, или откуда-то еще. В их жилище все сверкало и искрилось, как во дворце махараджи. На кухне висели гардины из сиреневого тюля, а дверцы шкафов с обратной стороны были затянуты шелковым крепом. На огромной софе, отливающей золотом и зеленью, под люстрой с розовыми подвесками, часто сидели бородатые мужчины и усердно жестикулировали. Ивонн живо представляла себе, что они замышляют переворот у себя на родине.

В доме по соседству проживали земляки этой семьи, но они не вызывали у Ивонн таких же положительных эмоций. Проделав дыру в заборе, они частенько наведывались друг к другу в гости. Обе семьи повесили на флагштоки, прикрепленные к стенам их домов, шведские флаги.

Вслед за улицей Флоксов шла Ливневая улица. Здесь находился один неприметный маленький домишко постройки еще сороковых годов, который сначала не пробудил у Ивонн решительно никакого интереса. Но однажды, когда она проходила мимо него в половине восьмого вечера, произошло нечто весьма забавное. И самое поразительное было то, что впоследствии картина повторялась из раза в раз, точно в одно и то же время, как зимой, так и летом, и в дождь, и в снег, и в солнечную погоду.

А случилось вот что. У одной из пристроек дома на крыше имелась терраса. И ровно в половине восьмого открывались двери и на пороге комнаты, из которой доносились тревожные фанфары узнаваемой мелодии, предшествующей выпуску новостей, появлялся пожилой мужчина в распахнутом купальном халате. Решительным шагом он направлялся к парапету, а его спящее мужское достоинство мерно раскачивалось в разные стороны под волосатым брюхом. Он зажигал сигарету и, трижды жадно затянувшись, бросал окурок через парапет балкона с видом напускной брезгливости, а затем поворачивался и, преисполненный невозмутимого достоинства, возвращался в дом. Эта сцена напоминала Ивонн средневековые механические часы, из которых в строго определенное время суток возникали жестяные фигурки.

Дальше по Ливневой улице в одном из домов жила неформальная семья, которую Ивонн в шутку окрестила Счастливым семейством. У них имелся огромный сад с загонами для кроликов, старые велосипеды, сарай, преобразованный в дом для игр, шалаш на дереве и старый «сааб», который глава семейства постоянно ремонтировал, но, несмотря на все его усилия, автомобиль так и не сдвинулся с места. Фасад дома был отделан истрескавшейся асбестовой плиткой, трава возле дома никогда не подстригалась, а окна никогда не мылись. Летом семья собирала друзей на большие празднества в саду, но без обязательного в таких случаях гриля. У хозяина дома, постоянно ходившего во фланелевых рубашках, была всклокоченная рыжая борода, а у его жены, никогда не пользовавшейся косметикой, вдоль спины свисала роскошная длинная коса. В них обоих было что-то от хиппи и вместе с тем что-то народное. Ивонн так и не смогла решить для себя, к какой категории их отнести: то ли к одной из христианских сект, то ли к эко- фанатам.

Иногда она воображала себе, что бы было, если бы она поменялась местами с женщиной с косой и взвалила на себя все целиком: и дом, и детей, и кроликов, и бородатого мужчину. Но не навсегда, а так, на пару недель, не больше.

Затем появился лиловый дом. Его жильцы не относились к категории тех, кого можно было бы заподозрить в том, что они принадлежат сообществу хиппи или являются эксцентричными людьми искусства. Наоборот, эта пара, оба уже за пятьдесят, носила опрятную одежду спокойных тонов. Ивонн изредка встречалась с ними, когда супруги выгуливали миниатюрного спаниеля Гасси. Они никогда не заходили дальше стоявшего поблизости фонаря, и псу приходилось тянуть из рук черный пластиковый поводок и пригибаться, когда женщина тактично отворачивалась. Иногда хозяйка дома вытряхивала прямо с балкона розовое, цвета семги, покрывало. В один из летних вечеров, когда окно спальни было открыто, Ивонн услышала крик этой женщины: «Эй ты, вонючий импотент, я буду пить столько, сколько мне захочется!»

С Ливневой улицы Ивонн, как правило, сворачивала на улицу Орхидей. Здесь был тупик. Она доходила до последнего дома под номером 9, участок возле которого граничил с лесом. Она не знала его обитателей, поскольку ей еще никогда не доводилось их видеть, ни в доме, ни около него. Но, прежде чем повернуть назад и пойти вниз по Акеляйвег, Ивонн всегда задерживалась на мгновение, чтобы его разглядеть.

Миновав симпатичную извилистую Мятную улицу и переулок Гортензий, она шла вверх по переулку Петуний. Эта часть предместья находилась на возвышенности, и имевшиеся здесь участки выглядели неухоженно.

С самого начала Ивонн полюбились эти улочки с их внезапными поворотами и крутыми ступенями, и порой она представляла себе, как вместе с Йоргеном купила бы здесь дом. Ну, к примеру, тот забавный,